Психиатрическая власть
Шрифт:
И наконец, четвертый аспект организации больничной скудости: переживая свою нищету, понимая, что ради выхода из нее нужно трудиться, идти на уступки, следовать дисциплине и т. д., больной приходит и к пониманию того, что уход за ним, заботы о его исцелении вообще-то не являются сами собой разумеющимися; он должен заслужить их для себя некоторыми усилиями, получая за готовность работать и дисциплинированность положенную плату; больной должен оплатить своим трудом благо, дарованное ему обществом. По словам Беллока, «если общество оказывает душевнобольным помощь, в которой они нуждаются то пусть душевнобольные в свою очередь 1ПОстзоэ-Ются в меру сил освободить общество от своего бремени».*
Безумец постигает четвертую сtodону реатгьности—тот гЬчк"т
что будучи больным он должен помогать удовлетворению
184
и платить за свое выздоровление дисциплиной и приносимой пользой. Поддерживая скудость, лечебница позволяет ввести в оборот монету для оплаты лечения. Посредством систематически формируемых потребностей она создает форму моральных откупных за безумие, средства для оплаты терапевтических действий, — именно в этом заключена ее глубинная функция. И в связи с этим понятно, что проблема денег, связанных с потребностями безумия, за которое приходится расплачиваться, и лечения, которое приходится покупать, неотделима от психиатрической тактики и больничного диспозитива.
Есть также [и пятый] диспозитив: это диспозитив изречения истины, финальная фаза и предпоследний эпизод терапевтики, предложенной Лере. На сей раз от больного нужно добиться, чтобы он говорил правду. Вы спросите у меня: если этот эпизод и в самом деле так важен в процессе терапии, то как вы можете утверждать, что в практике классического лечения не поднималась проблема истины?42 Однако взгляните, как именно поднимается эта проблема истины.
Лере проделывает с Дюпре следующее. Больной говорил, что Париж — это не Париж, а король — не король, что это он— Наполеон, а Париж —это на самом деле Лангр, просто представленный в виде Парижа несколькими людьми.43 И против этого есть согласно Лере, единственное средство — показать Дюпре Париж. Больного отправляют на экскурсию по Парижу в сопровождении интерна тот показывает ему различные столичные достопримечательности и спрашивает: «Так вы узнаете Париж?—Нет, нет —отвечает г-н Дюпре — мы с вами
в Лангре. Просто здесь воспроизвели некоторые приметы Па-рижа» ^ Интерн притворившись что не знает городя просит Дюпре провести его к Вандомско,й площади. Дюпре прекрасно справляется, «Стало быть мы все-таки
Пяпиже если вь/так легко нашли эту площадь!45 — Нет это
представленный в виде Парижа Лангр» Дюпре возвращается
Wеth откячмвяртгя ппизнявять что был в Париже и «по
™ n» vC™ о ведvT в МН'ную и ставят под струю
uL во™ Тпгпя он гг «гГм согияшяртгя» в том числе и
™ n°™*Ј[Jf uJuJZRnnnutT nr, ^'«ешпении ппопёлупы что Париж оыл ^рижем. впрочем по завершени проц дур
вскоре «возвращается к своим заблуждениям. ^
вают и повторяют обливание; и он опять уступает»: да, это был
в
лл с*т 1е \я
185
Париж; а едва одевшись, «называет себя Наполеоном. Наконец, третье обливание его смиряет. Он сдается и идет спать».46
Но Лере — не глупец, он вполне отдает себе отчет в том, что подобных мер недостаточно. И переходит к упражнению, так сказать, уровнем выше: «На следующий день я пригласил его к себе и после короткого разговора о вчерашнем путешествии спросил: „Ваше имя? — Я здесь под чужим именем; в действительности меня зовут Наполеон-Луи Бонапарт. — Ваша профессия? —Лейтенант 19-го пехотного полка в увольнении; но я должен вам объяснить: в данном случае лейтенант является главой армии. — Где вы родились? — В Аяччо; или, если угодно, в Париже. — Судя по данной справке, вы лечились как душевнобольной в лечебнице Шарантон. — Нет, я не душевнобольной из Шарантона. Я девять лет жил в моем замке Сен-Мор". Не удовлетворившись такими ответами, я веду его в ванную, ставлю под душ, разворачиваю перед ним газету и прошу читать вслух; он подчиняется; я задаю ему вопросы и убеждаюсь, что он понял прочитанное. Затем, громко осведомившись о том, заполнена ли ванна, я прошу принести г-ну Дюпре тетрадь и
года и два. месяца..—Как долго вы находитесь в отделении
лечения душевнобольных в Бисетре?—Три
той годе я считался неизлечимым больным.
—Куда вы
накануне?—В Пагаж —Медведи разговаривают 1?—Нет"»47
Как видите налицо прогресс по сравнению с nnenwnvmm,
опросом Затем следует переход к третьей стадии этого vnZT
нения в изречении истины и это «яжнейшяя ™на — IJuZZ
в эТОМ убедитесь «Г Н Лшпр rvTnn «! _ ,ZZ„ ap"
в своеобразной Jnl 2^ Z ^»\ Z ,^ ZIZ ^ iУ» Za ком»**И это un с i ^^ Tm ^ lr «^ R ^^^ J n ^мает Лере «пришпп ZZl пп™Л™»тГ Г1е™ ™™ Т решения — няпигят,. uTrnZZ ™r JZ ! I °К° НЧа Тел ЬН0Г0ппйитмч, лишГм„^пГ™ы жизни». JToro удается
nZlllnnrnL ,^ Z Р И Сеа НСа МИДУШа, П0СЛе ВТОРЫХ
r«nT*™Z - с Ле Ду Ю. ЩИИДень написанию
ZTut – T ^ мельчайших подробностях. Он излагает
все, что помнит о своем детстве, приводит названия пансионов
186
и лицеев, в которых обучался, множество имен преподавателей и однокашников. И во всем этом тексте не находится места ни единой лжи, ни одному неверному слову».50
В связи с этим возникает проблема, которую я сейчас не могу разрешить: каким образом автобиографический рассказ был действительно введен в психиатрическую, а также в криминологическую практики в 1825—1840 годы и как этот рассказ о своей жизни стал многофункциональным ядром всех этих процедур взятия под опеку и дисциплинаризации индивидов? Почему изложение своего прошлого стало частью дисциплинарной практики? И как эта автобиография, воспоминания о детстве оказались в ее рамках? Не знаю. Но в любом случае я хотел бы сказать, что этот маневр изречения истины примечателен сразу несколькими своими аспектами.
Во-первых, истина в нем — это не воспринимаемое. Ведь г-на Дюпре возили в Париж не для того, чтобы он открыл для себя за счет восприятия, что это и впрямь Париж и что он был в Париже. От него хотели другого; понятно было, что он все равно воспримет Париж как имитацию Парижа. Хотели же от него — и именно в этом смысле изречение истины оказывается действенным, — чтобы он признал это. Не чтобы Париж был им воспринят а чтобы это было высказано — пусть и при помощи душа Простое изречение некой правды несет в себе определенную функцию; признание даже под нажимом более важно для этой терапии нежели верная идея или точное впечатление если они остаются невысказанными. Таким образом, налицо перфор-мативный характер изречения истины в процессе лечения