Психоаналитическая традиция и современность
Шрифт:
Надо полагать, вынужденные покаяния ученых отнюдь не облегчали их душу, но вызывали тягостные переживания. Вместе с тем они способствовали созданию той нездоровой атмосферы, в которой, как снежный ком, нарастала волна всеобщего безумия. Если ученый начинал раскаиваться в каких-то грехах, надеясь на то, что после самобичевания его оставят в покое, то часто результат оказывался прямо противоположным. Воинствующая партийность не только не успокаивалась, но, напротив, требовала от ученого еще большего саморазоблачения.
Так, стоило В. Торбеку признать свои ошибки в связи с некритическим упоминанием имени Фрейда на страницах опубликованной им книги, как тут же редколлегия журнала «Педология» потребовала от него дальнейших покаяний, рассмотрев его статью как первый несовершенный
Предъявление требований к покаянию ученых стало как бы нормой издательской деятельности философских, психологических и педологических журналов, в которых после письма Сталина все чаще стали раздаваться призывы к критике и самокритике П. Блонского, А. Залужного, Н. Корнилова, С. Моложавого и многих других, стремящихся внести свой вклад в развитие отечественной психологии. По отношению к Л. Выготскому и А. Лурии в одном из номеров журнала «Педология» за 1931 год (№ 3, с. 13) говорилось: эти ученые «не должны ждать «наступления» и приглашаются провести переоценку своих серьезнейших ошибок в порядке инициативной самокритики на страницах нашего журнала».
1930-е годы стали своеобразным периодом самокритики в постреволюционной России, когда, стремясь опередить друг друга, многие ученые прибегали к публичному саморазоблачению. И как это ни прискорбно, но дело доходило до того, что, откликнувшись на призывы к самокритике, некоторые ученые стали обвинять не только самих себя в тех или иных ошибках, но и других, не оказавших на них благотворного влияния.
Выступая в печати с осуждением своих фрейдистских взглядов, А. Залкинд подчеркнул, что в его «философской беспечности» помогли деборинские «антифрейдисты», так как их критика Фрейда с формально-схоластических позиций не способствовала вскрытию контрреволюционности психоаналитического учения. В свою очередь, хотя и по другому поводу, А. Залужный прямо обвинил своих критиков в том, что они поверхностно отнеслись к допущенным им ошибкам. «Критические статьи на мою книгу «Учение о коллективе», – писал он, – почему-то очень мало останавливаются на анализе моих ошибок, – они просто обвиняют меня и в биологизме, в рефлексологии и т. д. Эти обвинения конечно справедливы, но они, к сожалению, не вскрывают основ этой неверной концепции и потому мало помогают, а иногда даже мешают вскрыть всю методологическую фальшь теории двух факторов» (Залужный, 1932, с. 19).
На страницах многих журналов развернулась такая резкая, переходящая в огульные обвинения политического характера критика ученых и такая безумная, приводящая к утрате собственного достоинства и чести самокритика, что мало кто мог открыто отстаивать свои взгляды, не рискуя оказаться в опале. Покаяние стало широко распространенным. Причем, раскаиваясь в своих ошибках, некоторые грешники стремились переложить вину на других ученых, обвиняя их в самых различных прегрешениях.
Так, Б. Ананьев не только признавался в некогда совершенных им ошибках – одностороннем выпячивании и мистифицировании «одной лишь субъективной стороны личности», недооценке стратегии «классовой борьбы на теоретическом фронте» и поддержке «скверных традиций буржуазной науки с ее авторитарностью и филистерской этикой», но и указывал на порочные идеи Н. Корнилова, А. Залкинда и многих других, а также критиковал «историзм» Л. Выготского и А. Лурии, ведущий, по его словам, к «идеалистической ревизии исторического материализма и его конкретизации в психологии» (Ананьев, 1931, с. 329, 330, 341).
Как было показано выше, критика и самокритика в науке того периода времени опирались на соответствующие призывы Сталина, особенно на его письмо в редакцию журнала «Пролетарская революция». Правда, иногда случались курьезы, когда некоторые ученые не успевали следить за метаморфозами этого теоретика.
В частности, В. Егоршин, сам не осознавая того, вскрыл парадоксальную ситуацию, связанную с непременным следованием указаниям Сталина. В одной из своих работ он «вслед за Сталиным», писал о «левом» уклоне в партии, но в свете новых оценок со стороны великого теоретика был вынужден признаться в своей ошибке.
В речи о «правой» опасности в партии, произнесенной 19 октября 1923 года,
В этой чехарде оттенков и характеристик В. Егоршин не сразу разобрался и допустил, по его словам, непростительную ошибку, назвав «левый» уклон в партии троцкистским, что стало ему совершенно очевидно после того, как ясность в этот вопрос внес «такой великий диалектик, каким является вождь нашей партии т. Сталин» (Егоршин, 1931, с. 256).
Впрочем, как показала жизнь, даже в наше время не так-то просто следовать за логикой политических и государственных деятелей, высказывающих свои соображения по поводу того, кого надо причислять к «левым», а кого – к «правым».
Следует отметить и то, что критика и самокритика в науке не только опирались на указания Сталина, но и являлись благодатной почвой, в недрах которой зарождались первые славословия в адрес вождя всех времен и народов. По-видимому, это началось в дни празднования 50-летия со дня рождения Сталина, когда в связи с этой датой в журнале «Под знаменем марксизма» была опубликована статья, в которой вождю приписывались самые разнообразные заслуги. «Сталин, – подчеркивалось в ней, – действительно является теоретиком творческого марксизма наших дней. Именно он дал нам перспективу развития нашей революции, которая и осуществляется у нас…
Именно он дал нам глубокое учение о „революции самой по себе социалистической“, что дало теоретический базис нашему строительству социализма в нашей стране, исходя из наших собственных ресурсов… Именно он дал нам новую постановку вопроса о нэпе, о классах, о темпах строительства социализма, о смычке, о политической партии» (Кривцов, 1930, с. 16).
В научной и публицистической литературе все чаще стали появляться ссылки на Сталина. Причем это делали не только обласканные вождем философы типа М. Митина, возглавившего борьбу с группой Деборина, но и психологи, далеко стоящие от политики. Отмежевываясь от рефлексологии, признавая свои ошибки и ожидая со стороны «партийной марксистско-ленинской части психологов» самой непримиримой критики, помогающей в теоретической перестройке, Б. Ананьев писал о том, что работы Сталина образуют «единственно верный критерий по отношению к истории психологической науки».
Все это происходило в 1930–1931 годы. И если славословия в адрес Сталина в науке первоначально носили эпизодический характер, то буквально через два-три года они приобрели значительные масштабы, превратившись в неудержимый поток разнообразных эпитетов. К середине 1930-х годов редакторские заметки философского, психологического и педологического журналов едва ли обходились без здравиц и приветствий в адрес Сталина. В журнале «Под знаменем марксизма» за 1935 год, в редколлегию которого входили А. Адоратский, М. Митин, Э. Кольман, П. Юдин, А. Максимов, А. Деборин и А. Тимирязев, можно было прочитать следующее: «Да здравствует любимый вождь и учитель мирового пролетариата – товарищ Сталин!»; «нас ведет наша партия во главе с ее гигантом, величайшим человеком современности, любимым, родным и мудрым Сталиным» (Новый, высший этап социалистического соревнования, 1935, с. 9).
Такова была общая ситуация в науке, порожденная политическим режимом, направленным на подавление инакомыслия и любого проявления личностной позиции, не вписывающейся в русло воинствующей партийности. Это заставляло целый ряд ученых поступаться своими взглядами, признавать вину за различные прегрешения, публично каяться перед «истинными марксистами» и воздавать хвалу «гениальности и мудрости» вождя. Развитие многих научных направлений, включая психоанализ, оказалось прерванным.
В конечном счете, политическая и идеологическая борьба в науке завершилась разгромом ряда научных направлений, в том числе изгнанием психоанализа и фрейдизма из лона отечественной теории и практики. Психоаналитическое учение Фрейда о бессознательном было объявлено реакционным, классово чуждым, враждебным марксизму и отражающим, наряду с другими западными теориями, «глубокий кризис» буржуазной науки.