Психоаналитик. Шкатулка Пандоры

Шляхов Андрей Левонович

— Что за собеседование у тебя завтра? — спросил Михаил в лифте.

— С учительницей английского, — дочь скорчила гримасу. — Какая-то супер-пупер-выпер-носительница языка.

— Носительница — это хорошо, — одобрил Михаил.

— Она очень дорого берет, — по-взрослому вздохнула дочь. — А мы теперь бедные и должны считать каждую копейку. Если она станет со мной заниматься, то придется чем-то пожертвовать. А чем?

В ясных детских глазенках таилось лукавство.

— Оля, вы с мамой далеко не бедные, — строго и

веско сказал Михаил. — И каждую копейку считать вам не надо. А если что-то понадобится или что-то случится, то я всегда вам помогу.

Лифт остановился на первом этаже.

— У тебя, папа, свои интересы, а у нас с мамой — свои, — сказала Оля, когда они вышли. — Ты много тратишь на других женщин… Здравствуйте, Раиса Михайловна.

— Здравствуй, Оленька! — откликнулась консьержка. — Гулять? С папой?

А то не ясно, что гулять и с папой. Но люди просто обожают задавать глупые вопросы.

— Оля, это мама тебе сказала про других женщин? — спросил Михаил, когда они вышли на улицу.

— А разве это неправда? — мгновенно ушла в оборону дочь.

— Как бы тебе сказать? Разумеется, в моей жизни может появиться другая женщина, ведь мы с твоей мамой уже не живем вместе, но это не означает, что вы…

— Означает, папа, — Оля снова вздохнула. — Все мужчины, когда бросают женщин, сразу забывают о них. Это жизнь.

— Поедем или пешком? — спросил Михаил, хотя и так было ясно, что в погожий денек Оля захочет прогуляться.

Она очень любила ходить по улицам, присматриваться к домам, читать мемориальные таблички — городской ребенок. Вопрос же был задан для того, чтобы подчеркнуть лишний раз их равенство. Мы все решаем сообща и общаемся на равных. И темы обсуждаем на равных, даже самые сложные.

За обсуждением сами не заметили, как дошли до Садового кольца и свернули направо.

— Все дороги ведут на работу, — пошутила дочь, намекая на близость отцовского офиса. — Пап, а почему говорят, что все дороги ведут в Рим?

— Эта поговорка зародилась в Римской империи. Рим был столицей, и к нему вели все дороги. А может, и не все, но кто-то так сказал, а людям понравилось.

— А ты был в Риме?

— Был.

— Там хорошо?

— Я не понял, — честно признался Михаил. — Времени не хватило… За три дня не разберешься.

— Там от каждого камня так и веет стариной?

Оля была начитанным ребенком. Читала с четырех лет, читала все, что ни попадалось под руку. Понравившиеся обороты запоминала и употребляла с удовольствием и не всегда месту.

— Веет, — подтвердил Михаил.

— И город красивый?

— Очень.

— Как Венеция?

— Не знаю, Оль. Не был я в Венеции.

— Это потому что ты воды боишься, а там каналы? Да?

— Я не боюсь воды, — возразил Михаил. — Я ее пью, моюсь ею. Просто мне не совсем уютно возле водоемов…

Прогулялись немного, поели мороженого в кафе (формула детского счастья — по

одному шарику ванильного, шоколадного, клубничного, ананасового и миндального плюс вишневый сок) и вернулись обратно, опоздав на семь минут. Михаил приготовился проститься с дочерью на пороге, но на этот раз его пригласили войти. Правда, не дальше прихожей.

— Мне нужно семьдесят тысяч, — известила Илона, отправив дочь мыть руки. — А лучше — сто. И как можно скорее.

Сложность характера бывшей супруги удивительным образом совмещалась с обескураживающей простотой. Взять и так вот, без предисловий, сказать, что ей срочно нужно семьдесят тысяч, как это похоже на Илону! Свои люди, чего стесняться.

— Зачем? — спросил Михаил.

Семьдесят тысяч — не мелкая сумма, во всяком случае для него. Вопрос, на взгляд Михаила, был более чем уместен. Илона же думала иначе.

— Я что, обязана отчитываться перед тобой за каждую копейку?! — возмутилась она. — Тебе не кажется, что этим вопросом ты меня унизил?

— Вопросом нельзя унизить, — резонно заметил Михаил. — Отчитываться ты ни перед кем не обязана, так же как я не обязан давать тебе деньги сверх оговоренного. Да еще такую солидную сумму. Вот я и спрашиваю — зачем. Согласись, что одно дело…

— Ты пока не дал мне ни копейки, а уже унизил и теперь добиваешь своим занудством! — перебила Илона. — Скажи без этого твоего вечного увиливания — ты можешь дать мне семьдесят тысяч? Или сто? Можешь?

— Если буду знать, что они нужны тебе для чего-то важного, — найду и сто. Но сначала скажи — зачем.

— Михаил! Тебе не кажется, что после развода ты не вправе так себя вести?! — Илона все набирала и набирала обороты, скоро сорвется в истерику. — Не вправе! Ты — мой бывший муж, отец моей несчастной дочери…

— Что-то с Олей? — встревожился Михаил. — Почему ты мне сразу…

— Мама, я помыла руки! — известила дочь.

— Иди поиграй! — распорядилась Илона и продолжила: — С Олей, слава богу, все в порядке! Она несчастная по определению, потому что ее отец — полное ничтожество!

Понизить голос она не догадалась. Или не захотела.

— Илона! — одернул ее Михаил, но безуспешно.

— Мой папаша тоже был полным ничтожеством, и я знаю, каково это — стыдиться своего отца!

— За что меня надо стыдиться? Что ты говоришь?

Хотелось прекратить разговор, но поступать так было нельзя. «Заведенная» Илона вполне может примчаться в понедельник в офис и устроить там «продолжение банкета» при ком-то из пациентов. Как это скажется на репутации, не хотелось даже думать. Один раз, можно сказать, повезло и пронесло, Илона «удачно» нарвалась на Анну, другой раз не повезет.

— За что?! — взвизгнула Илона. — И ты еще спрашиваешь за что?! После того как в ответ на мою просьбу втоптал меня в грязь?! Разве ты не знаешь, что люди в ответе за тех, кого они приручили?!