Психоаналитик. Шкатулка Пандоры
Шрифт:
— Можно сказать — родной человек! — с саркастической улыбочкой поддела Тамара.
— Родные и близкие для этой цели не годятся, поскольку им не хватает специальных знаний, и, кроме того, они — свои, а своим, как это ни парадоксально, всего не скажешь, что-нибудь да утаишь.
— Да, вы правы, — согласилась Тамара. — Самые близкие люди в каком-то смысле являются и самыми далекими.
Первый сеанс — это не сеанс, а взаимная притирка. На первом сеансе больше говорит психоаналитик. Он объясняет пациенту правила взаимодействия, отвечает на вопросы, дает советы.
А уже со второго сеанса начинает говорить пациент. Аналитик слушает, мотает на воображаемый ус, уточняет, анализирует, знакомит пациента с выводами и дает советы.
Проявляя гостеприимство, Тамара выехала в коридор, чтобы проводить Михаила до выхода, хотя он и заверил ее, что способен сам найти обратную дорогу. Впрочем, кто ее знает — может, она боится, что Михаил по пути зайдет в одну из комнат (дверей в коридоре было много) и украдет что-либо ценное — картину Рембрандта или, скажем, любимую чашку актрисы Фаины Раневской.
Выглядели проводы так — Тамара молча ехала впереди, а Михаил шел следом, заботясь о том, чтобы не наскочить на медленно катившуюся коляску. Перед самым выходом на улицу, там, где коридор, расширяясь, образовывал нечто вроде холла, они увидели женщину, которая встречала Михаила. Тамара резко остановилась (хорошо еще, что Михаил был начеку и обошлось без «аварии»), обернулась к Михаилу и сказала:
— Это Анна, вдова моего брата. Анечка, познакомься, это мой психоаналитик Михаил Александрович Оболенский. Теперь он станет, часто бывать у нас…
По тому, как дрогнул голос на слове «Анечка» и по тому, как Анна смотрела на Тамару, Михаилу сразу стало ясно, как обе родственницы относятся друг к другу. Точнее не «как», а «насколько плохо».
— Очень приятно, — Анна улыбнулась и протянула Михаилу руку, — простите, что сразу не представилась…
— Сразу? — мгновенно насторожилась Тамара и завертела головой, переводя взгляд с Анны на Михаила и обратно.
Рука у Анны была теплой, мягкой и нежно-бархатистой. Михаилу вдруг захотелось поцеловать ее (проявить галантность, не более того), но он сдержался и ограничился осторожным пожатием. Психоаналитик, целующий ручки у дам, это как-то… несообразно, что ли. И немного смешно, а психоаналитики, так же, как, например, врачи, не могут позволить себе казаться смешными. Завтра же останешься без пациентов.
— Я встречала Михаила Александровича, — голос у Анны был томным, с пикантной ленцой.
— Ты? — удивилась Тамара. — Почему ты? А Яна?
— На кухне чего-то там прорвало, и Яна со Светой были заняты.
«Вот почему мне не предложили ни чая, ни кофе», — подумал Михаил.
— Что прорвало?! — заволновалась Тамара. — Был потоп? А почему мне не сказали?
— Не хотели беспокоить, тем более что все уже позади. Я только что оттуда. Яна домывает пол, а Света чистит морковь для сока.
— Я очень люблю свежевыжатый морковный сок, — Тамара снова обернулась к Михаилу. — Он такой полезный! Стакан утром, стакан вечером.
Анна улыбнулась и открыла уличную дверь. Михаил почувствовал нечто вроде признательности. Не хватало ему еще лекции о целебных свойствах морковного сока.
Тамара осталась в доме, а Анна вышла на крыльцо. Закрыла дверь, спустилась вниз, на мощеную булыжником дорожку, остановилась и спросила у Михаила, удивленного тем, что его провожали до машины:
— Скажите, пожалуйста, Михаил Александрович, а если пациент признается вам, что совершил преступление? Тяжкое? Например, убил кого-то. Что тогда? Вы станете рассказывать об этом или никому не расскажете?
Михаил настолько удивился, что чуть не выронил портфель. Впрочем, здесь, на чистенькой мощеной дорожке, ронять портфель было нестрашно. Тут можно было бы и посидеть без всякого ущерба для костюма.
Пока Михаил собирался с мыслями, Анна смотрела на него, слегка склонив голову набок и уперев в бок правую руку. Воинственность ее позы не осталась незамеченной Михаилом. С другой стороны, может это и не воинственность, а просто привычка.
— Наверное, не расскажу, — наконец-то ответил он.
— Но это же ваш гражданский долг! — с наигранным пафосом возразила Анна.
Михаилу показалось (чисто интуитивно), что интерес у Анны не праздно-отвлеченный, а имеет реальную подоплеку. Интуиции своей Михаил привык доверять.
— Если мой гражданский долг входит в противоречие с долгом профессиональным, то я предпочту следовать профессиональному. Пациент мне доверяет, и я не вправе обмануть его доверия. Взаимное доверие — краеугольный камень нашей совместной работы над проблемами.
— Хорошо, если так, — Анна едва заметно улыбнулась. — Ладно, не буду вас дольше задерживать, Михаил Александрович. Всего доброго и до следующих встреч.
Михаил уехал озадаченным и отчасти заинтригованным. Хотел было даже отказаться от сеансов — позвонить завтра утром, извиниться, сославшись на какие-нибудь обстоятельства, но передумал. Во-первых, отступать непрофессионально и недостойно. Во-вторых, не хотелось портить свою репутацию несерьезным отношением к делу. Сегодня согласился, завтра отказался — это же несерьезно, по-детски. В-третьих, Михаил чувствовал какую-то загадку, интригу, а любопытство — это серьезный стимул, весьма серьезный.
Была и четвертая причина. Михаила чем-то зацепила чувственная, не просто красивая, а эффектно-броская Анна, только он, переполненный впечатлениями, еще не успел этого осознать.
Вернувшись домой, Михаил вооружился ножом, в мгновение ока наделал себе гору бутербродов и сел ужинать. За ужином он обычно смотрел телевизор, бессистемно, по принципу «на что глаз ляжет», но сейчас почему-то стал думать об Анне. В эстетически-благосклонном и немного восторженном ключе — «ах, какая красивая женщина!».