Психология национальной нетерпимости
Шрифт:
«…Я торжественно ставлю крест на теории ассимиляции, на философии ассимиляционизма… Я принимаю как нечто законное то, что я чужой здесь, и в этом состоит мое освобождение…
Я не осознаю себя блудным сыном, которому пора вернуться под отчий кров, моя родина всегда со мной, где бы я ни скитался, мне нет надобности осознавать себя евреем, я и так еврей с головы до кончиков ногтей. Вы скажете: а почва? Как можно жить, имея под ногами бездну? Но удел русских евреев — ступать по воде».
Заявляя, что он не собирается уезжать, автор говорит:
«Патриотизм в русском понимании слова мне чужд. Та Россия, которую я люблю, есть платоновская идея, в природе ее не существует. Россия, которую я вижу вокруг себя, мне отвратительна».
Вместе с тем автор берется указать некоторую миссию, особую роль русского еврейства (или, по крайней мере, какой-то его части):
«Заменив вакуум, образовавшийся после исчезновения (!) русской интеллигенции, евреи сами стали этой интеллигенцией. При этом, однако, они остались евреями. Поэтому им дано переживать ситуацию изнутри и одновременно видеть ее со стороны. Русские люди этого преимущества лишены — что они неоднократно доказывали».
Также и Шрагин подчеркивает национальную окраску своего понимания интеллигенции («Малого Народа»).
«Национальный склад русского интеллигента имеет мало общего с национальным складом крестьянина, рабочего или бюрократа. Еще Гершензон заметил, что русский интеллигент даже антропологически иной тип, чем человек из народа».
Да и Янов, излагая свой проект духовной оккупации и преобразования России «западным интеллектуальным обществом», не забывает добавить, что для осуществления этого грандиозного плана понадобится «Новый Барух или Маршалл».
Особенно поучительной представляется мне мысль, высказанная Померанцем:
«Даже Израиль я хотел бы видеть не чисто еврейским государством, а убежищем для каждого „перемещенного лица“, для каждого человека, потерявшего родину, центром вселенской международной диаспоры (которая растет и ширится). Если у еврейского народа, после трех тысяч лет истории, есть некоторая роль, то скорее в этом, а не в том, чтобы просто выжить и быть как все».
Интересно было бы понять, что это за «перемещенные лица»? Вероятно, образ этот применяется не буквально, это, например, не арабские беженцы из Палестины. Скорее, здесь подразумеваются люди, утратившие почву, по аналогии с «потерявшими родину». Образ Израиля, как столицы, или Ватикана, объединяющего международную диаспору людей без «корней», утративших почву и родину, вполне соответствует концепции «Малого Народа», в нашу эпоху находящегося под доминирующим влиянием одного из течений еврейского национализма.
Очевидно, еврейские национальные чувства являются одной из основных сил, движущих сейчас «Малый Народ». Так, может быть, мы имеем дело с чисто национальным течением? Кажется, что это не так — дело обстоит сложнее. Психология «Малого Народа», когда кристально ясная концепция снимает с человека бремя выбора, личной ответственности перед «Большим Народом» и дает сладкое чувство принадлежности к элите, такая психология не связана непосредственно ни с какой социальной или национальной группой. Однако «Малый Народ» «воплощается»: использует определенную группу или слой, в данный момент имеющий тенденцию к духовной самоизоляции, противопоставлению себя «Большому Народу». Это может быть религиозная группа (в Англии — пуритане), социальная (во Франции — третье сословие), национальная (определенное течение еврейского национализма — у нас). Но, как во Франции в революции играли видную роль дворяне, так и у нас можно встретить многих русских или украинцев среди ведущих публицистов «Малого Народа». В подобной открытости и состоит сила этой психологии: иначе все движение замыкалось бы в узком кругу и не могло бы оказать такого влияния на весь народ.
По-видимому, в жизни «Малого Народа», обитающего сейчас в нашей стране, еврейское влияние играет исключительно большую роль: судя по тому, насколько вся литература «Малого Народа» пропитана точками зрения еврейского национализма, естественно думать, что именно из националистически настроенных евреев состоит то центральное ядро, вокруг которого кристаллизуется этот слой. Их роль можно сравнить с ролью фермента, ускоряющего и направляющего процесс формирования «Малого Народа». Однако сама категория «Малого Народа» шире: он существовал бы и без этого влияния, хотя активность его и роль в жизни страны были бы, вероятно, гораздо меньше.
Но если и принять, что обостренный русофобский характер литературы «Малого Народа» объясняется влиянием каких-то еврейских националистических течений, то все же остается вопрос: почему некое течение еврейского национализма может быть проникнуто таким раздражением, чтобы не сказать — ненавистью, к России, русской истории и вообще русским? Ответ будет очевидным, если обратить внимание на ту проблему, с которой, так или иначе, соприкасается почти каждое произведение русофобской литературы: КАКОЕ ВЛИЯНИЕ НА СУДЬБУ ЭТОЙ СТРАНЫ ОКАЗАЛ БЕСПРЕЦЕДЕНТНЫЙ ПРИЛИВ ЕВРЕЙСКИХ НАЦИОНАЛЬНЫХ СИЛ В ПОЛИТИЧЕСКУЮ ЖИЗНЬ — КАК РАЗ В ЭПОХУ ВЕЛИЧАЙШЕГО КРИЗИСА В ЕЕ ИСТОРИИ? Вопрос этот должен быть очень болезненным для еврейского националистического сознания. Действительно, вряд ли был в Истории другой случай, когда на жизнь какой-либо страны выходцы из еврейской части ее населения оказали бы такое громадное влияние. Поэтому при любом обсуждении роли евреев в любой стране опыт России очень долго будет одним из основных аргументов. И, прежде всего в нашей стране, где мы еще долго обречены распутывать узелки, затянутые в ту эпоху.
…Эта проблема никогда еще, насколько мне известно, не поднималась русской стороной (здесь, а не в эмиграции). Но другую сторону она явно беспокоит, и все время всплывает в литературе «Малого Народа» и в произведениях новейшей эмиграции. Проблема хоть часто и называется — но либо формулируется так, что нелепость, неуместность самого вопроса становится совершенно очевидной, либо тут же закрывается при помощи первого попавшегося аргумента.
…Многие авторы отвергают мысль о сильном еврейском влиянии на русскую историю как оскорбительную для русского народа, хотя это единственный пункт, в котором они готовы проявить к русским такую деликатность. В недавней работе Померанц так и кружит над этим «проклятым вопросом». То он спрашивает, были ли евреи, участвовавшие в революционном движении, на самом деле евреями, — и признает вопрос неразрешимым: «А кто такой Врангель (т. е. немец ли?), Троцкий? Это зависит от ваших политических взглядов, читатель». То открывает универсальную закономерность русской жизни, — что в ней всегда ведущую роль играли нерусские.
…И, наконец, намекает, что если и было что-то там, ну… не совсем гуманное, то в этом виноваты сами русские, такая у них страна: «Блюмкин, спьяну составляющий список на расстрел, немыслим в Израиле: нет ни пьянства, ни расстрелов» (За исключением разве расстрелов арабских крестьян, как в деревне Дейр-Ясин? — И.Ш.). Последнее рассуждение сквозит подтекстом и во всей русофобской литературе: если что и было, во всем виноваты сами русские, у них жестокость в крови, такова вся их история. Именно этот лейтмотив и придает такой яркий антирусский оттенок идеологии современного нам «Малого Народа», именно поэтому возникает необходимость снова и снова доказывать жестокость и варварство русских.
Впрочем, в такой реакции нет ничего специфически еврейского: в прошлом каждого человека и каждого народа есть эпизоды, о которых вспоминать не хочется, куда легче внушить себе, что вспоминать не о чем. По-человечески удивляться надо, скорее, тому, что были честные и мужественные попытки разобраться в том, что произошло. Такой попыткой был сборник «Россия и евреи», изданный в Берлине в 1923 г. Были и другие подобные попытки. Они вселяют надежду, что отношения между народами могли бы определяться не эгоизмом и взаимной ненавистью, а раскаянием и доброжелательностью. Они приводят к важному вопросу: нужно ли нам размышлять о роли евреев в нашей истории, неужели не достаточно у нас своих грехов, ошибок и проблем? Не плодотворнее ли путь раскаяния каждого народа в своих ошибках? Безусловно, это — высшая точка зрения, и от сознания своих исторических грехов не уйти никуда, как это ни трудно, особенно перед лицом злобных и недобросовестных нападок, подобных тем, которые мы в большом числе приводили. Но совершенно очевидно, что человечество далеко еще не созрело для того, чтобы ограничиваться лишь этим путем. Если перед нами болезненная проблема, от понимания которой зависит, быть может, судьба нашего народа, то чувство национального самосохранения не допускает, чтобы мы от нее отворачивались, запрещали себе о ней думать в надежде, что другие за нас ее разрешат. Тем более что надежда эта очень хрупкая. Ведь и те попытки анализа взаимоотношений евреев с другими народами, о которых мы говорили, сколько-нибудь широкого отклика не вызвали. Авторы сборника «Россия и евреи» очень ярко описывают враждебное отношение, которое они встретили в эмигрантской еврейской среде, о них писали: «отбросы еврейской общественности…» Так же дело обстоит и сейчас. Например, А. Суконик, напечатавший в «Континенте» рассказ, где выведен несимпатичный еврей, немедленно был обвинен в антисемитизме.