Психология смысла: природа, строение и динамика смысловой реальности
Шрифт:
3 фактор – 6 пунктов под общим названием «интерес и эмоциональная насыщенность жизни.
4 фактор – 5 пунктов. Общее название «удовлетворенность самореализацией» (выражает ощущение успешности осуществления самого себя в жизни и повседневной деятельности).
5 фактор – 4 пункта. Общее название «Я – хозяин жизни» (выражает ощущение человеком его способности влиять на ход собственной жизни).
6 фактор – 5 пунктов. Общее название «управляемость жизни» (выражает уверенность в принципиальной возможности самостоятельного осуществления жизненного выбора).
Таким образом, несмотря на малый объем опросника (20 пунктов), при факторном анализе выделились шесть факторов, пять из которых (за исключением второго) хорошо интерпретируются, включают с весом не менее 0,40 от 4 до 6 пунктов каждый, и значимо (р<0,01) коррелируют с общим показателем осмысленности жизни. Результаты, полученные при факторизации, позволяют утверждать, что осмысленность жизни личности не является внутренне однородной структурой. Полученные факторы (за исключением второго) можно рассматривать как составляющие смысла жизни личности. При этом они разбиваются на две группы. В первую входят собственно смысложизненные ориентации: цели в жизни, насыщенность жизни и удовлетворенность самореализацией. Нетрудно увидеть, что эти три категории соотносятся с целью (будущим), процессом (настоящим) и результатом (прошлым). Как явствует из приведенных данных, человек может черпать смысл своей жизни либо в одном, либо в другом, либо в третьем (или во всех трех составляющих жизни). Это лишний раз подтверждает правоту В.Франкла, отмечавшего, что смысл всегда может быть найден, и закладывает основу для теоретической и эмпирической типологии смыслов жизни. Два оставшихся фактора характеризуют внутренний локус контроля, с которым, согласно приведенным выше данным, осмысленность жизни тесно связана, причем один из них характеризует общее мировоззренческое убеждение в том, что контроль возможен, а второй отражает веру в собственную способность осуществлять такой контроль (образ Я). Результаты факторного анализа позволили преобразовать методику в многомерный тест смысложизненных ориентаций, содержащий, наряду с общим показателем осмысленности жизни, пять упомянутых субшкал.
Далее был проведен корреляционный анализ методики СЖО с опросником уровня субъективного контроля (УСК) (Бажин, Голынкина, Эткинд, 1993) и самоактуализационным тестом (CAT) (Гозман, Кроз, 1987). В качестве испытуемых выступали студенты московских вузов общей численностью 24 человека, мужчины и женщины. Обнаружилось, что все шесть показателей (общий и 5 субшкал) значимо коррелируют с общей интернальностью и с интернальностью в области достижений, а также (кроме третьей субшкалы) – с интернальностью в области семейных отношений. Налицо также значимые корреляции пятой субшкалы СЖО с интернальностью в производственной сфере и по отношению к здоровью – болезни (все корреляции положительные). Обнаружены следующие значимые положительные корреляции показателей СЖО со шкалами методики CAT: со шкалами опоры и познавательных потребностей – все шесть показателей; со шкалами компетентности во времени, самоуважения и представления о природе человека – все, кроме первой субшкалы; со шкалой ценностных ориентаций – все, кроме общего показателя, и со шкалой спонтанности – третья, четвертая и пятая субшкалы. С остальными шкалами CAT значимых корреляций обнаружено не было. Таким образом, можно сделать вывод о том, что субъективное переживание наличия смысла жизни, как правило, связано с осознанием ответственности за результаты своей деятельности, а также о том, что для самоактуализирующейся личности характерно интенсивное переживание осмысленности своей жизни ( Леонтьев Д.А., Калашников, Калашникова, 1993).
Проективный подход к диагностике смысловых структур. Проективный подход, как и последующие, относятся уже не к объективным, а к субъективно-феноменологическим подходам, в терминах приведенного выше принципа дополнительности. Можно охарактеризовать суть проективной методологии как предоставление испытуемому возможности структурировать или интерпретировать предложенный проективный материал в соответствии с его картиной мира так, что проективная продукция (рисунок, рассказ, завершение предложений и др.) будет в каком-то отношении изоморфна его субъективной реальности и вследствие этого позволит выносить суждения об этой реальности.
Феномен проекции известен в психологии давно. «Проекция в широком смысле слова – это имманентное свойство самого нашего восприятия, это его субъективность, индивидуальность, личностность Это особенность восприятия, благодаря которой мы воспринимаем все лишь адекватно самим себе и, таким образом, пребываем в среде, преображенной собственной индивидуальностью» ( Савенко, 1969, с. 239–240). Теоретические обоснования феномена проекции и споры вокруг этих обоснований достаточно многочисленны (см. Соколова, 1980); мы не будем на них останавливаться, ограничившись анализом с позиций деятельностно-смыслового подхода. Наиболее развернутыми попытками обоснования проективной методологии с этих позиций являются работы Е.Т.Соколовой (1991; Соколова, Столин, 1980), а также П.В.Яныпина (1989; 1990). Первая трактовка опирается на понятие преградного смысла и предполагает, что ситуация проективного эксперимента «предлагает человеку условия замещающего действия; чем добросовестнее человек относится к инструкции, тем более непроизвольно обращается он к своему опыту. Однако там “ближе всего” хранится прерванное действие и соответствующая ему ситуация. Неосознанно, а иногда и осознанно, человек пытается завершить прерванное действие; однако, как этого требуют новые условия, такое завершение возможно лишь в символическом плане, путем “управления” судьбами персонажей, их мыслями и чувствами. В свете сказанного становятся понятными и требования к проективным стимулам. Степень их определенности или неопределенности определяется возможностью их использования для тех или иных замещающих действий, сопряженных с преградными смыслами разной степени конкретности» ( Соколова, Столин, 1980, с. 67).
Трактовка П.В.Яныпина ставит во главу угла семантические механизмы синестезии и метафоры. Анализируя проективный рисунок, он характеризует его как метафорическое выражение смысла Я, подчеркивая при этом его коммуникативный аспект в качестве средства общения между испытуемым и экспериментатором. «Первая гипотеза состоит в том, что в проективном рисунке находит свое отражение смысл Я испытуемых. Вторая гипотеза состоит в том, что возможность существования рисуночной проекции определяется строением знака-образа: отражением в визуальной форме личностносмыслового отношения к “Я’, допускающим “подмену” имени образа. Закономерная связь личностного смысла и визуальной формы может быть рассмотрена как “смысловая референция”. Третья гипотеза состоит в том, что в основе феномена смысловой референции лежит механизм синестезий, или коннотативной синонимии признаков, оперирующий на домодальном глубинно-семантическом уровне. Четвертой гипотезой является то, что движение столь же “категоризовано” через механизм синестезий, как и восприятие, так что рисунок – как “замороженное” движение – может служить транслятором невербальных значений и невербализованных смыслов» (Яньшин, 1990, с. 12–13). В ряде экспериментов П.В.Яныпину удалось получить данные, говорящие в пользу этих гипотез, и получить частичное подтверждение параллелизма образно-графического и вербально-метафорического рядов; проективный рисунок в этом контексте «допустимо рассматривать как графическое “высказывание” испытуемого о своем внутреннем мире и чертах характера» (Яньшин, 1989, с. 51).
Обе изложенные трактовки являются ограниченными, поскольку подводят теоретическое обоснование под один определенный класс проективных методов – ТАТ в первом случае и проективный рисунок во втором, – оставляя открытым вопрос о возможности распространения этого обоснования и на другие классы проективных методов. Развивая теоретическое обоснование Тематического апперцептивного теста (Леонтьев Д.А., 1998 б), мы усматривали механизм его действия в том, что процессы воображения и реальное поведение, различаясь по своему субстрату и структурам, осуществляющим и регулирующим эти процессы, в онтологическом плане регулируются одними и теми же жизненными отношениями субъекта, проявляющимися, правда, в различных превращенных формах, предполагая цепь умозаключений от воображения к жизненным отношениям и жизненным смыслам и от них к регуляции реального поведения. Согласно предлагаемой нами трактовке, то, что непосредственно отражается в рассказах ТАТ – это индивидуальный образ мира обследуемого как целостное многомерное и многоуровневое представление действительности, формирующееся на протяжении всей жизни субъекта, выполняющее функции регуляции практической деятельности и опосредующее любые процессы психического отражения (Леонтьев А.Н., 1983 б; Смирнов, 1985). Образ мира выступает источником субъективной определенности, позволяющей однозначно воспринимать объективно неоднозначные ситуации. Возникающая на основе образа мира в конкретной ситуации система апперцептивных ожиданий влияет на содержание восприятий и представлений, порождая иллюзии и ошибки восприятия, а также определяя характер восприятия неоднозначных стимулов таким образом, чтобы актуально воспринимаемое или представляемое содержание соответствовало целостному образу мира, структурирующим его смысловым структурам и вытекающим из него интерпретациям, атрибуциям и прогнозам относительно данной ситуации, а также актуальным смысловым установкам (см. разделы 3.1. и 3.2.). Зная особенности восприятия человеком тех или иных сторон действительности или же односторонней интерпретации им объективно неоднозначных событий и ситуаций и приписывая причину этих особенностей или интерпретаций сложившемуся у него устойчивому образу мира, в частности, личностно-смысловым трансформациям этого образа, описанным в разделе З.1., можно «вычислить» жизненные смыслы для него тех или иных людей, ситуаций и обстоятельств и на этой основе предсказать его реальное поведение в подобных обстоятельствах, которое внешне может не совпадать с поступками героев его рассказов. Данная трактовка, будучи не более разработанной, чем две предыдущие, допускает, на наш взгляд, более широкое обобщение.
Психосемантический подход к изучению смыслов. Психосемантический подход (в широком смысле слова) основан на методологии измерения локализации объектов в пространстве, образованном системой базовых семантических координат субъективной категоризации объектов и явлений (см. Петренко, 1983; 1997 о; Шмелев, 1983; Артемьева, 1999). Эти координаты традиционно вычленяются с помощью факторного анализа массива оценок некоторого набора объектов по набору оценочных шкал. В отличие от психометрического подхода, «в экспериментальной психосемантике сам субъект выступает носителем смыслового, семантического пространства. В психосемантике каждому человеку ставится в соответствие пространство смыслов, некий микрокосм, образованный облаком их позиций, и прочитывая эту “нотную” запись личностных смыслов другого человека, исследователь дешифрует, реконструирует сознание респондента» ( Петренко, 1997 б, с. 20).
Основная проблема, однако, состоит в том, что то, что принято называть смыслами в психосемантике, не совпадает с тем, что мы понимаем под смыслами в контексте данной работы. Предмет психосемантического анализа – коннотативные значения – представляют собой эмоциональную сторону, эмоциональный заряд субъективных образов объектов, явлений или их символов. Хотя, безусловно, есть определенные основания проводить параллель между понятиями коннотативного значения и личностного смысла, как это делает В.Ф.Петренко (1983; 1997 а), однако эта параллель имеет свои границы. Эти границы обусловлены прежде всего несовпадением эмоциональной и смысловой реальности, которое мы подробно анализировали в разделе 2.8. Эмоциональное отношение дает нам лишь первичное указание на смысл, но отнюдь не раскрывает его, ибо не позволяет соотнести отношение к объекту с жизненными отношениями субъекта. Кроме того, психосемантическое исследование, как правило, нивелирует индивидуальные особенности изучаемого отношения. В.Ф.Петренко справедливо называет насилием объединение индивидуальных ответов в структуры, выделенные на основе групповых матриц ( Петренко, 1997 б, с. 21). И хотя психосемантическая методология располагает возможностями анализа индивидуальных матриц, на практике это делается весьма редко.
Как и в случае других методических подходов, психосемантическое исследование позволяет раскрыть смыслы лишь в том случае, если мы обращаемся к онтологическому плану анализа и учитываем место изучаемых объектов в системе жизненных отношений испытуемых. Более того, даже в этом случае успех не гарантирован. Так, в выполненной под нашим руководством дипломной работе Н.Жердевой (РГГУ, 1996) изучалось отношение к книгам массового спроса (детективы, фантастика, детская литература), складывающееся на основе внешнего облика книг и семантических «эталонных образов» хорошего детектива, хорошей фантастики и др. (см. также Leontiev, Zherdeva, Chugunova, 1997). В исследовании было, в частности, обнаружено, что отношение к жанру не влияло на семантику образов; так, у испытуемых, любящих фантастику и не любящих ее, эталонный образ «хорошей фантастики», а также образы конкретных книг значимо не различались.