Психология внимания
Шрифт:
4. Внимание есть результат апперцепции.
5. Внимание есть результат усиления нервной раздражительности.
6. Внимание есть результат особой активной способности духа.
7. Внимание есть результат деятельности различения.
8. Внимание есть результат нервной задержки.
Рассмотрим вкратце характерные черты каждой из этих восьми основных теорий.
Внимание как результат двигательного приспособления
Эффект внимания состоит в том, что некоторое ощущение или идея получает особую интенсивность и ясность сравнительно с прочими ощущениями и идеями, притом эта особая интенсивность и ясность находятся до известной степени в нашей власти, так как мы можем по желанию переносить внимание с одного предмета на другой. Этот волевой характер внимания навел на соображение, что и здесь, во внимании, мы имеем мускульные движения. Что касается ощущений, то ясно, что их сила и ясность зависят от положения воспринимающего органа в отношении к внешнему раздражению и что движения, приспособляющие этот орган к условиям наилучшего восприятия, должны иметь
Таковы характерные черты моторной теории внимания, представителями которой явились Декарт, Мэн де Биран, Фриз, Лотце в своей «Медицинской психологии», Бэн, Феррьер, Льюис, Циэн, Рибо, Болдуин и др.
Внимание как результат ограниченности объема сознания
С этой точки зрения рассматривали внимание главным образом Гербарт и Гамильтон. Что касается первого, то, как мы видели, он, исходя из своих недоказанных и даже иногда маловероятных принципов, пытался математически определить силу нового представления в зависимости от давления на него старых; Гамильтон же указывает только, что если одно из представлений особенно интенсивно, то прочие тем самым вытесняются из сознания.
Эта теория внимания кажется нам во многих отношениях неудовлетворительной. Во-первых, она не разъясняет самого важного вопроса: если даже предположить, что появление интенсивного представления ведет к вытеснению или подавлению прочих, то все-таки остается необъяснимой интенсивность этого данного представления, а это-то и есть самое важное. Правда, сторонники этой теории стараются объяснить интенсивность представления силой впечатления и степенью восприимчивости к нему субъекта (то, что Гербарт обозначил через Р и… Но что такое восприимчивость субъекта к известному представлению, взятая сама по себе, вне отношения к другим представлениям и к силе впечатления, это совершенно непонятно; сила же впечатления есть фактор для субъекта внешний, субъект является в нем вполне страдающим, тогда как непосредственное сознание обнаруживает известную активность внимания. Во-вторых, понятие об объеме сознания весьма неопределенно. Гамильтон определяет его известным числом представлений, а Гербарт — числом их и степенью противоположности. Но что такое одно представление, сказать нелегко. Представление квадрата есть ли одно представление или несколько (отдельные углы, стороны, площадь и проч.)? Представление о трех клочках бумаги, лежащих передо мною, состоит ли из трех представлений или есть одно, поскольку я соединяю эти клочки в одну фигуру? Представление о ряде отдельных звуковых впечатлений, например об ударах метронома, состоит из стольких же представлений, сколько было ударов, или из стольких, во сколько тактов я их субъективно поделил? То представление, которое мгновение назад было для меня однородным (например, музыкальный тон), становится затем сложным комплексом (главный тон и ряд обертонов). О неопределенности понятия о степени противоположности между представлениями нечего и говорить, так оно очевидно. В-третьих, выражение, что одно представление вытесняет другое, может иметь лишь фигуральное значение; но было бы неправильно считать это объяснение достаточным. А между тем разбираемая теория грешит именно таким предположением: она всегда, хотя более или менее скрытно, рассматривает представления как самостоятельные атомы, оказывающие прямое давление друг на друга и заключенные в известном ограниченном объеме — сознании.
Мы не отрицаем факта ограниченности числа диспаратных представлений, могущих одновременно присутствовать в сознании, но одно дело — признавать факт, иное — соглашаться с его объяснением. Гораздо вероятнее, что причина этой ограниченности лежит в процессе нервной задержки, местной гиперемии, имеющей следствием анемию прочих частей коры мозга, и тому подобных физиологических явлениях. Во всяком случае подавление одного представления другим, его вытеснение и тому подобное суть совершенно произвольные предположения, не имеющие никакой основы в данных сознания, ибо никто этого подавления, вытеснения и тому подобного не ощущает. Такое объяснение всегда наталкивается на дилемму, оба члена которой для него невозможны: спрашивается, именно это подавление одного представления другим есть данное сознание или нет? Если признать первое, т. е. что подавление тоже ощущается нами, оно должно входить во взаимную борьбу представлений как одно из них, и в таком случае должно нами ощущаться давление между этим ощущаемым давлением и прочими представлениями и т. д. до бесконечности. Если же это явление подавления само не есть факт сознания, если оно бессознательно, то нет никакого основания считать этот бессознательный факт психическим, а, напротив, как все бессознательные факты, оно должно быть только физическим или физиологическим, т. е. психологическая гипотеза ограниченного объема сознания переходит в гипотезу физиологическую.
Внимание как результат эмоций
Многие из психологов, увлекаясь полемикой против взгляда на внимание как специальную деятельную способность души, старались, напротив, показать, что внимание вовсе не активно, не заключает никакого своеобразного процесса и что его явления суть не что иное, как большая или меньшая интересность данного психического состояния. Кроме Броуна эти взгляды развивали Джемс Милль, Вайтц, Бэн и Горвиц. Иметь приятное или тягостное ощущение или идею и быть к ним внимательным — это одно и то же, как говорит Дж. Милль: не потому представление
Эта теория, особенно блестяще развитая в английской ассоциационной психологии, верно указывает на зависимость внимания от интересности представления. Какой бы случай внимания мы ни взяли, очевидно, что причиной его служит интересность объекта, прямая и непосредственная или более отдаленная. Ясно также, что во многих случаях, именно в так называемом пассивном внимании, ничего, кроме интересности объекта, не требуется; соответственное представление благодаря этой эмоциональной окраске является особенно устойчивым и интенсивным. Признавая все это, мы полагаем, однако, что рассматриваемая теория игнорирует специфическую природу внимания как своеобразного и моментального приспособления организма к наилучшим условиям восприятия. Ниже мы рассмотрим этот вопрос, причем обнаружится, что хотя эмоция есть действительно обычная причина внимания (кроме, однако, той формы его, которую мы называем рефлекторной), но что эта эмоция не составляет еще самого процесса внимания и что так называемое пассивное внимание может быть называемо вниманием лишь по недоразумению.
Внимание как результат апперцепции
Учение об апперцепции было развиваемо, как мы видели, целым рядом немецких психологов: Лейбницем, Вольфом, Кантом, Гербартом, его школой, Вундтом. Лейбниц называет апперцепцией ясное и интенсивное сознание, сопровождающееся памятью и различением; Вольф и Кант полагают апперцепцию в акте самосознания; Гербарт, исследуя акт самосознания, находит, что он состоит в приведении в связь вновь воспринятого с тем, что уже осело в душе из предыдущих опытов; эту связь он и называет апперцепцией. Школа Гербарта развивала его определения. Наконец, Вундт внес в понятие апперцепции волевой элемент.
Ниже мы покажем, что это учение об апперцепции внесло немало истинных указаний в теорию внимания. Так, Лейбниц правильно указал на интенсивность как первичный эффект внимания; Кант справедливо рассматривает апперцепцию как от субъекта идущее (формальное) изменение данного извне содержания; Гербарт тонко указал на тот факт, что апперцептивное внимание обусловлено возникновением соответствующих воспоминаний; наконец, вундтовская теория, хотя ее основание и кажется нам неправильным, метко описывает результаты апперцепции и справедливо отличает внимание как активный (моторный) процесс от пассивного восприятия.
Внимание как усиление нервного раздражения
Так как психические состояния обусловлены процессом неравного раздражения в центральной нервной системе и так как те состояния, на которых сосредоточивается внимание, отличаются особой интенсивностью, то естественно было предположить, что внимание обусловлено увеличением местной раздражительности центральной нервной системы. Эту физиологическую теорию внимания мы нашли еще у Декарта и у Бонне; затем отчасти у Фехнера, у Э. Мюллера, Мейнерта и Лемана, с тем, однако, различием, что Фехнер считает внимание, или «парциальное бодрствование», за maximum «психофизической» деятельности, для Э. Мюллера усиление нервной раздражительности есть результат волевого удержания представления, Леман объясняет измененную раздражительность рефлекторным приливом крови к месту раздражения, а Мейнерт кроме мозговой гиперемии предполагает еще изменения в «нутритивной аттракции».
Из этих теорий особенно мейнертовская, отличающаяся ясностью анатомо-физиологических понятий, заключает, по всей вероятности, долю истины, т. е. действительно усилие ассоциационного процесса может вести к усилению интенсивности находящихся в сознании представлений (через усиление нутритивного притяжения и местную гиперемию мозга). Но весьма сомнительно, достаточны ли указанные обстоятельства для объяснения явлений волевого внимания. Во-первых, это внимание сопровождается чувством усилия, которое указанные физиологические теории не объясняют и которое объяснимо, по-видимому, лишь в предположении моторного элемента в акте внимания. Во-вторых, объяснение усиления данного представления вслед за появлением многих ассоциированных с ним представлений через усиление местного нутритивного притяжения есть не столько самостоятельная физиологическая гипотеза, сколько выраженный в физиологических терминах психологический факт; поэтому эта гипотеза не может сама служить достаточным объяснением психологических фактов внимания, и все выводы из нее должны быть проверяемы психологически, если мы не хотим попасть в логический круг. Эта гипотеза стала бы самостоятельной только тогда, когда получила бы самостоятельное физиологическое обоснование и нутритивное притяжение и его законы были бы доказаны физиологическим экспериментом. В-третьих, относительно изменений в кровообращении большого мозга надо сказать то же, что и о нутритивной аттракции; а кроме того, весьма сомнительным представляется возможность столь точно и вместе широко локализированных гиперемий, какие предполагаются по этой гипотезе актом внимания, обращенным на какую-нибудь группу представлений, состоящих из строго определенного комплекса разнообразных элементов.