Психология вредных привычек
Шрифт:
• Чувствуете ли себя недостойным своего партнера?
• Приходилось ли вам после каких-то бестактных поступков или ошибок на работе все время переживать об этом? Есть ли у вас навязчивые мысли о подобных вещах?
• Случалось ли вам «забивать гол в свои ворота», когда вы уже были близки к успеху, но ошибались в последний момент?
• Вы не любите думать о своем детстве?
• Вы не заботитесь о своем здоровье?
• Вы постоянно сравниваете себя с другими («Почему я не могу быть как Джо?»)?
• Вы ставите себя в опасное положение?
• Вы никогда не говорите родным или близким о таких вещах?
Мы должны учиться встречаться со своими демонами лицом к лицу – осознавать весьма уродливые чувства, которые вытолкали из собственного
Я знал человека, который подал на развод незадолго до того, как у его жены диагностировали рак. Пятнадцать лет он жил в чудовищном браке. Жена оказалась садисткой и каргой, и тот факт, что она медленно умирала, сделал ее поведение еще хуже. И конечно, мой пациент чувствовал, что не может покинуть умирающую женщину. Он никогда не высказывал желания, чтобы она побыстрее умерла, даже после того как я сообщил ему, что в сложившихся обстоятельствах это было бы нормально, но он все равно чувствовал себя чудовищно виноватым. Вся его мягкая опека и самопожертвование во время ее болезни не могли загладить этой вины.
Мне запомнилась и история молодой привлекательной женщины, в подростковом возрасте ставшей жертвой сексуального насилия своего брата. Как многие женщины, имевшие такой опыт, она не могла испытывать нормальных сексуальных желаний. Чтобы заняться сексом, ей нужно было напиваться: только алкоголь раскрепощал ее, превращая во фривольную даму, но она об этом не догадывалась. В ее сознании все мужчины были сексуальными агрессорами, почти насильниками, и она неизбежно чувствовала себя оскверненной, виноватой и стыдилась того, что снова позволила себя соблазнить.
Это обыденный принцип нашей жизни, но он запрограммирован быть неосознанным. Мы переживаем вину и позор за чувства и желания, не зная этих самых чувств, и это порождает ненависть к себе.
Многие считают такие импульсы к саморазрушению появившимися ниоткуда. В какой-то момент мы неожиданно понимаем, что рука тянется за чипсами, позволяем себе лишний стакан вина, с головой погружаемся в интернет, забывая о работе. Я верю, что эти импульсы – отражение чувств, которые мы пытались вытолкать из сознания. Но на самом деле от чувств не так просто отмахнуться, они всегда найдут лазейку, чтобы выйти на поверхность. Может казаться, что нет никакой связи между тем, как мы вчера рассердились на близкого друга, и тем, что сегодня пропустили тренировку, однако связь есть – если добавить в формулу наши гнев и вину, взваливаемую на себя. Если мы научимся понимать эти связи, сможем взять под контроль последствия.
Самоуничижение обычно находится в темной глубине бессознательного, но может заполонить собой все, если его спровоцировать определенным опытом, мыслями или ассоциациями. Это не значит, что мы все время ходим с мыслями: «Я неудачник, ничего не могу сделать правильно, и пытаться не стоит». Если вы дошли до этой точки, можете диагностировать у себя клиническую депрессию. Для остальных мысли такого порядка могут где-то существовать, но запрятанные очень глубоко. Мы не смогли бы спокойно жить, постоянно прокручивая в голове осуждающие, обвинительные речи, полные ненависти к себе (например, люди с серьезной формой депрессии действительно не в состоянии нормально функционировать). Но эти речи могут существовать в «бессознательном Я», заставляя нас оправдываться за то, кто мы есть, мотивируя причинять себе боль, наказывать себя. Эти мысли могут время от времени всплывать на поверхность отдельными эпизодами, например, когда мы смотрим в зеркало и думаем, как отвратительно выглядим, а потом быстро отвлекаемся. Чувства изгнаны, но они никуда не уходят, приводя нас к социальной изоляции, или самопожертвованию в попытке угодить другим, или к выбору жестокого партнера, или к наркотикам, самокалечению и даже самоубийству. И если вы в настоящий момент делаете что-то, заставляющее чувствовать вину или стыд, вся мощь тех старых, сильных чувств может вернуться и заполонить собой все вокруг. Несмотря на это, «непроизвольное Я» может забыть, что именно спровоцировало такое бедствие, и эти могущественные чувства будут выглядеть так, будто появились ниоткуда, заставляя нас чувствовать себя лишенными власти над собой, жертвами себя самих.
Иногда мы можем спровоцировать близких плясать под дудку нашей ненависти к себе, заставляя покидать нас, бранить на чем свет стоит, проявлять неуважение. Мы делаем это с помощью двух конкретных защитных механизмов: проекции и проективной идентификации. Иногда мы общаемся с тем, кто плохо к нам относится, питая собственный страх и самодеструктивные импульсы. Иногда мы «подставляем» кого-то, делаем так, чтобы он не уделял нам внимания и любви, в которых так нуждаемся, чтобы он стал нашим вечным заклятым врагом или чтобы получить повод обвинять его в нашей ничтожности. Но когда мы принимаем ненависть или пренебрежение подобным образом, мы только усиливаем собственную ненависть к себе.
Причины ненависти к себе
Первые автобиографии в западной литературе, от святого Августина из IV века до Жана-Жака Руссо из XVII века, имеют примечательное сходство. Оба автора, один – святой, другой – гений, оглядываются на прожитые годы и говорят о проступках, совершенных в раннем возрасте, которые их все еще беспокоят. Августин украл несколько груш у соседа, просто чтобы «насладиться грехом». Руссо украл тесьму и свалил вину на кухарку. Сорок лет спустя он написал: «Тяжесть эта, ничем не облегченная, осталась на моей совести до сего дня, и я могу сказать, что желание как-нибудь освободиться от нее много содействовало принятому мной решению написать свою исповедь» {105} . Нам всем знакомо детское побуждение сделать что-то глупое, дурное, и у всех есть в памяти эпизоды, которые все еще тяготят нас. Подростковый возраст – тоже рассадник позора и унижения. Поразительно, какими ясными могут быть такие далекие воспоминания. Я думаю, что они живы и в каком-то смысле отражают все извращенные поступки, которые мы совершаем или хотим совершать в течение жизни. Непосредственный опыт – глубокое чувство вины, но это не та вина, которую можно искупить или простить, потому что ее причина далеко в прошлом. Когда это чувство играет главную роль в обыденном мышлении, это ненависть к себе.
105
Mendelsohn, Daniel. 2010, January 25. But enough about me. New Yorker.
Ненависть к себе – очень распространенная проблема для людей, которые в детстве ощущали себя нелюбимыми или брошенными, и особенно тех, кто подвергался эмоциональному, физическому или сексуальному насилию. Дети, прошедшие через это, часто винят себя за прошлое («Если бы я был лучше, мама не так сильно злилась бы»), а это может пугать сильнее, чем само насилие. Детям важно верить, что взрослые любят их и действуют в их лучших интересах, и если это не так, ребенок остается один на один с пугающим, опасным миром без всякой защиты. Если же с ними плохо обращаются, они часто верят, что заслужили такое отношение. Подобные проблемы не обязательно должны быть настолько драматичными, чтобы оставить шрамы в сознании ребенка. Может быть, просто мать или отец на самом деле были перегружены, сильно заняты, пытаясь заработать на жизнь или разбираясь с проблемами здоровья, депрессией; возможно, они были слишком молодыми и неопытными или, наоборот, слишком старыми и усталыми. Если родители не могут дать ребенку защиту, сочувствие, поддержку и указать правильный путь, он с большой вероятностью вырастет, отягощенный чувством собственной неполноценности: «Я слишком уродливый, слишком требовательный, неспособный – слишком что-то еще, чтобы быть родным и любимым сам по себе».
Получая от родителей сигнал, что мы надоедливы или не особенно важны для них, мы начинаем в это верить. В некотором смысле парадигма становится реальностью, мы приносим это убеждение с собой в школу и ведем себя так, будто с нами что-то не так. Другие дети легко прочитывают этот бессознательный сигнал и со свойственной детям непроизвольной жестокостью всячески начинают подкреплять его – травить и задирать нас. У нас на спине словно нарисован знак жертвы. Мы растем с главной парадигмой своей фундаментальной «неправильности», виним себя за каждый мельчайший пустяк, и это означает, что мы на пути ненависти к себе.
Есть и другое осложнение: если с нами плохо обращались в детстве, мы накапливаем злость, обиду и боль (часто бессознательные). Детьми мы часто начинаем фантазировать о чем-то ужасном, что может случиться с нашими родителями: фатальная авария, сердечный приступ, а иногда и о том, как мы мстим за свои страдания. Эти чувства неприемлемы для ребенка: даже жертвы насилия любят своих родителей, – поэтому такие чувства подавляются. Но они вернутся в форме бессознательной вины и стыда, настигнув выросшего ребенка. Некоторые люди с раннего возраста понимают, что поведение, кажущееся самодеструктивным – как, например, не выкладываться в полную силу, не настаивать на своем, не выражать чувств, – действует как защита, потому что это способ привлекать родительскую любовь и заботу. Собака будет пассивно принимать удар током, если знает, что за ним последует еда. У меня был пациент, постоянно саботировавший собственный успех, потому что независимость и успешность он воспринимал как предательство депрессивной мамаши. Он был обязан сидеть дома и смотреть с ней телевизор, и если чувствовал, что пренебрегает своим долгом, то испытывал за это вину. Поведение, кажущееся настойчивым или независимым, пугает некоторых родителей, они могут наказать ребенка, лишить его своего внимания и одобрения. Ребенок не примет эту судьбу, он скорее научится подавлять определенные чувства и действия, чтобы порадовать родителей и сохранить с ними связь, но при этом львиная доля его ярости вытеснится из сознания. Всем сложно балансировать между помощью себе и другим. Когда забота об окружающих подразумевает наказание самого себя – это ситуация, в которой нет победителей. Мой пациент, ощущавший вину за собственную независимость, продолжал разрушать свою работу.