Психомех
Шрифт:
— Гарет! — они были на полпути вверх по лестнице, когда она снова схватила его за руку.
Ее горло сводила судорога.
Он повернулся и, запнувшись, сел на лестнице. Пальцы сжали дробовик, взгляд был пристальным.
Серая стена следовала за ними по пятам, отрезая остальную часть дома. Лестница вела в серость, где терялась из виду.
Вятт вскочил на ноги и потащил спотыкающуюся, задыхающуюся Терри наверх, к площадке. Серая стена последовала за ними и остановилась у начала лестницы. Зубы Терри "стучали, когда она повисла у него на шее. Почти потерявшую сознание, Вятт подтащил ее к двери машинной комнаты. Там он отпустил ее, нацелил дробовик на единственный
Выстрел дробовика не только срезал замок, но и сорвал дверь с петель. Вятт вошел внутрь и зашатался, словно его ударили в лоб! Ничего подобного, с чем можно было бы сравнить увиденное, он не испытывал прежде. Оно было крайне таинственным и пугающим до невыносимости.
Психомех, казалось, был окутан сияющим, пульсирующим, голубоватым пламенем, сплетенным из ажурных узоров медленно мерцающей золотой энергии, словно гигантской желтой молнией в замедленном движении. В центре, на ложе Машины, тело Гаррисона сжималось и сокращалось в ритме пульсации чуждого свечения, на одно мгновение его распростертое тело преувеличенно раздулось и в следующее — жутко сжалось. Вся сцена — согласованности человека и Машины — казалось, таяла и плыла в пульсирующем свете, создавая такой жуткий эффект, что глаза отказывались определять любые реальные или твердые очертания.
Однако самым страшным была постоянная неустойчивость формы Гаррисона, чудовищные раздувания и сжатия...
Вятт вспомнил, зачем он здесь, вскинул дробовик к плечу и прицелился. Остался один патрон. Он взял пульсирующее тело Гаррисона на мушку и спустил курок.
Золотая паутина нежных энергий вытянулась между Психомехом и мушкой дробовика. Путь заряда был блокирован. Концы стволов расщепились и, как горячая пластмасса, загнулись назад, а Вятта сбило с ног и, как тряпичную куклу, вышвырнуло через открытую дверь. Дверь хлопнула, закрываясь за ним, на мгновение задрожала и на том месте, где она была, от пола до потолка возникла серая стена!
Терри упала на Вятта, который лежал, рыдая, на полу у стены коридора. Его спина была вся покрыта синяками, а предплечья обожжены, но кроме этих поверхностных повреждений, он оказался невредимым. Она помогла ему подняться, и с ее поддержкой они проковыляли в спальню, где рухнули на кровать. Серая стена следовала за ними, запирая их в мрачной комнате с кроватью, покрытой черными простынями. Словно они попали под землю, словно были заживо похоронены.
Желая закричать, но вместо этого крика непроизвольно задыхаясь, любовники прильнули друг к другу, ужас, мучивший их, соединял тела более прочно, чем страсть, конвульсии превращались в вибрацию страсти. Телом она чувствовала его, возбужденного и огромного, каким редко знала раньше.
В следующий момент они разделились и в ярости упали друг на друга.
— В последний раз, — всхлипнула она.
В последний раз? Да, она права. В последний раз. Он чувствовал это. Чувствовал это? Да, всем своим существом. Растущее предчувствие опасности, враждебность. Жуткую неестественную силу, наполнившую дом, комнату, самый воздух, которым они дышали.
Они мучительно занимались любовью, хватая друг друга, делая друг другу больно, не замечая этого, даже не чувствуя...
Дверь в Черную Комнату.
Тело Гаррисона-Шредера зазвенело. Он бросил Машину прямо на дверь и почувствовал, как та поддалась несокрушимой силе Психомеха. Черная Комната, черная, как чернила, с ее кроватью, покрытой черными простынями, лежала открытая взору Гаррисона.
А на черной кровати, извиваясь, как гнездо
Сейчас у власти была часть Гаррисона. Она съежилась, его сознание сжалось и ушло в себя, прячась, ища утешения. Человек на кровати был его отцом, яростно совокупляющимся с одной из шлюх. Но мог ли Гаррисон быть уверен? Их лица и фигуры, казалось, расплывались, меняясь, даже когда он пристально всматривался в них. Теперь девушка была его первой настоящей любовью, а парень — лучшим другом. А может быть, они были просто парой обманывавших любовников, застигнутых в момент их страсти тем, кто мог бы нанести им самый большой вред? Но нет, они были не просто пара любовников. Та часть, которая была Гаррисоном знала, что она видит, и это знание было как кинжал, поворачивающийся в его сердце.
Съежившись, он снова взглянул на белую вздымающуюся плоть, затем напряг мысль и замедлил их бешеную сексуальную деятельность. В замедленном движении они продолжали совокупляться — и, да, они были, без ошибки, его жена и ее пока еще тайный любовник. Это были Терри Гаррисон и доктор Гарет Вятт.
Терри и Вятт, белые на черном.. Или черные на белом!
Последнее препятствие Гаррисона — измена ему!
— Нет! — прошептал он. — Нет! — закричал он. — Н-е-е-е-е-е-е-т..!
— НЕТ!
Подавленная часть, бывшая Шредером, захотела ответить, но ничего не могла поделать. В следующее мановение он будет делить эту оболочку с сознанием, сумасшедшего.
Но Психомех — “исправляющий”, совершенный Психомех, Великий Психомех, каким его задумал Отто Криппнер, Психомех Другого Мира — уже действовал. Уже гнал волну...
Гаррисон-Шредер пробудился. Он знал, кто он, где он и что он. И он знал, что Адам Шенк был прав.
— Свет, — произнес он слово из гороскопа Шенка. — Пусть будет свет!
Он открыл глаза, уже не налитые кровью, но однородно золотые. И он мог видеть. Он видел более ясно, чем другие люди или любые существа до него. Он увидел ремни, которые его держали, и распустил их. Он распустил привязи, соединявшие его с Психомехом. Он парил, свободный от ложа Психомеха, его тело поворачивалось на девяносто градусов, пока ноги не коснулись пола.
Он поплыл к двери, и она открылась для него. Он поплыл по коридору, через площадку, и остановился у спальни Вятта.
И его гнев засветился в нем, и сила его гнева уподобилась землетрясению. И он был славен в своем гневе. И в нем была Великая Сила...
Вятт кончил один раз, два раза; Терри тоже. Вдруг вокруг любовников весь дом начал трястись и громыхать, и просачивавшийся извне под дверь спальни калейдоскоп цветов сплетался на ковре в причудливые узоры. Все еще прижимаясь друг к Другу, они замерли в одной из самых старых поз страсти. Тело Терри было сверху и поднималось у липа и рта Вятта, и тот пробовал на вкус пот, соль и плоды собственной похоти. Даже несмотря на то, что ее рот был заполнен им, она, увидев из-под двери свет, разгоравшийся все ярче, до пламени, начала булькающе кричать.
Он вошел снова в ее раскрытый рот, — вошел, вошел, вошел бесконечно, невозможно опустошая себя, разрушая себя. И...
Дверь спальни упала внутрь, разлетаясь на куски, раскалываясь на тысячу летящих осколков и щепок.
Гаррисон-Шредер стоял в расколотом дверном проходе, золотоглазый, ужасный и полный гнева. Он мог бы уничтожить их мгновенно, но что-то заставило его отступить. Вместо этого, он замедлил их, как он сделал это в своем сне, они сползли с кровати, чтобы сжаться у подножья серой стены.