Психопатология в русской литературе

Гиндин Валерий Петрович

8. Григорович Д. В. – писатель, друг Достоевского

9. Ганнушкин Л. Б. – профессор, психиатр, создатель учения о пограничных состояниях.

10. Гессе Герман – немецкий писатель, исследователь тонких психологических переживаний души.

11. Крепелин Эмиль – немецкий психиатр, создатель современной классификации психических болезней.

12. Кречмер Эрнст – немецкий психиатр-психолог, создатель учения о характерах людей.

13. Ковалевская

С. В. – младшая сестра Анны Корвин-Круковской – любви Достоевского, великий математик.

14. Ломброзо Чезаре – итальянский судебный психиатр, криминолог, автор теории врожденного преступника.

15. Леже Луи – профессор русской литературы в Парижском университете.

16. Леонгард Карл – немецкий психиатр, исследователь характеров людей.

17. Мережковский Д. С. – русский писатель – эмигрант, исследователь «религии духа» и «религии плоти».

18. Набоков В. В. – русский писатель-эмигрант.

19. Сербский В. П. – профессор-психиатр Московского университета, основоположник российской судебной психиатрии.

20. Соловьев B. C. – русский религиозный философ, поэт, публицист, исследователь «мировой души».

21. Страхов Н. Н. – литературный критик, публицист, биограф и друг Достоевского. Знаменитый «пасквилянт».

22. Тимофеева В. В. (Майкова) – писательница, мемуаристка, переводчица, обожательница Достоевского.

23. Фрейд Зигмунд – австрийский врач невропатолог, психиатр. Основоположник учения о психоанализе.

24. Фон Фохт Н. Н. – мемуарист, близкий знакомый Достоевского.

25. Яновский С. Д. – друг Достоевского и домашний врач семьи.

Глава VII

В багровом мороке хищного цветка

«… Но все-таки… за что?В чем наше было преступленье…Что дед мой болен был, что болен был отец,Что этим призраком меня пугали с детства, —Так что ж из этого? Я мог же, наконец,Не получить проклятого наследства!.».А. Н. Апухтин. Сумасшедший

Вы долго стояли в оцепенении в Третьяковской галерее перед картиной И. Репина «Иван Грозный убивает своего сына» (так в обиходе называют полотно великого мастера)?

Истинное же название этого шедевра «Иван Грозный и сын его Иван (16 ноября 1581 года)». Вы видели прекрасное лицо царевича, будто это лик апостола или самого Христа с печатью мученической смерти? Это что, художественное воображение великого мастера или образ, писанный с натуры какого-то человека? Да, но не какого-то человека, а русского писателя Всеволода Гаршина, предвосхитившего А. Чехова в мастерстве

короткого рассказа.

Илья Репин и Всеволод Горшин сблизились летом 1883 г. «С первого же знакомства», – вспоминает И. Репин, – «я затеялся особенной нежностью к нему. Мне хотелось его и усадить поудобнее, чтобы он не зашибся, и чтобы его как-нибудь не задели.

Гаршин был симпатичен и красив, как милая добрая девица-красавица… В лице Гаршина меня поразила обреченность. У него было лицо, обреченного погибнуть».

Тонкий портретист Репин еще за 5 лет до трагической гибели Гаршина, заметил эту печать смертной муки, которая отразилась на челе царевича Иоанна.

Воспоминания современников о Гаршине писались в ту пору, когда еще были свежи воспоминания о его страдальческой жизни, о его несомненном писательском таланте, о необыкновенной читательской к нему любви. Общий хор восторженных голосов сводится к описанию необыкновенной внешности и удивительном взгляде. «Это были – если можно так выразиться – мировые глаза. Они редко встречаются в жизни; по крайней мере, я больше ни у кого таких глаз не встречал. Они являются спутником великой, глубокой души. В этом взоре столько любви, столько снисходительности, скромности! Мне они показались как бы подчеркнутыми слезой», – пишет актер Д. Гарин.

Писатель Эртель вспоминает: «При первом же знакомстве вас необыкновенно влекло к нему. Печальный и задумчивый взгляд его больших, «лучистых» глаз, детская улыбка на губах, то застенчивая, то ясная и добродушная, «искренний» звук голоса… все в нем прельщало». Эти впечатления подчерпнуты от общения со зрелым Гаршиным, когда уже было известно о психическом нездоровье писателя.

Но вот впечатления о 22-летнем Гаршине, периоде Балканской войны подпоручика В. П. Сахарова: «С первого же взгляда меня поразили его глаза: темные, глубокие, они смотрели печально, но ласково и как будто манили к себе. Весь показался он мне хрупким, слабым физически, но таким благородным и добрым, что я невольно подумал: вот человек, который не может и не способен сделать зла».

Поэт Николай Минский прочел над могилой Гаршина на Волковом кладбище 26 марта 1888 года свои стихи:

«Я ничего не знал прекрасней и печальнейЛучистых глаз твоих и бледного чела,Как будто для тебя земная жизнь былаТоской по родине, недостижимо-дальней».

Но вот в хор восторженно-благоговейных лирических воспоминаний, где иконописный лик Гаршина всегда страдальчески-печален, вторгаются диссонирующие ноты.

Может быть это связано с циклическим характером течения душевной болезни писателя, когда большинство современников наблюдало его в депрессивном расположении духа, и только, пожалуй, один автор «Мухи-цокотухи» и «Тараканища» К. Чуковский описывает Гаршина в мании. Вот, что он пишет в 1914 году: «Сильная и богатая натура, – свидетельствуют о нем его близкие», – он был здоров, крепок и ловок физически. «Он был всегда оживлен и весел… Он не только не был пессимистом, но вовсе не был скорбным, разочарованным, расстроенным человеком… он в свои хорошие минуты бывал большим юмористом… несмотря на свою затаенную грусть, – говорят его друзья, – он был человек в высшей степени жизнерадостный».