Псоглавцы
Шрифт:
— Куда? —послышалось с разных сторон.
— В Пльзень, Стршибро, Тын…
— А что? Разве в Пльзне не хватает тюрем? — спросил Шер-ловский.
— Да ведь увели более семидесяти человек,—ответил один из прибывших.
— Ну, а мы, как увидели такое дело, решили дать тягу,—продолжал рассказывать другой.—Лучше пулю в грудь получить, чем сидеть в тюрьме. Чтоб меня там пытали, а потом вздернули на виселице? Хороша милость! Это за то, что мы так сразу покорились…
— Теперь небось с радостью оказались бы тут! —воскликнул кто-то.
— Да, тогда нас было бы сотни четыре,—заметил Пршибек.—А где теперь войска?
— Во всех деревнях
— А что наши в лесу?
— Женщины плачут. Как тут не плакать! Мужей увечи, по усадьбам стоят солдаты. Многие мужчины еще в лесу. Убегают—возможно, в Баварию.
— Так неужели мы должны остаться и покориться? —воскликнул Пршибек.
Беседа продолжалась в доме старосты. Когда Пршибек и за ним остальные встали, собираясь уходить, в горницу вбежал один из поциновицких караульных и сообщил, что он заметил со стороны Лучина приближающиеся войска. Все ждали этого, все знали, что этого не миновать, и все же многих весть поразила.
— С нами бог! —воскликнул старый Шерловский.
— За мной! Скорей! —крикнул Пршибек и выбежал из горницы. Все бросились за ним.
Несмотря на ранний час, вся деревня была уже на ногах. Весть о приближении войск проникла во все уголки. Из домов выбегали мужчины и женщины, старики и подростки. Деревенская площадь была полна. Из дома старосты вышли мужчины, вооруженные чеканами и ружьями, и построились. Впереди всех стоял Пршибек со знаменем в руках. За ночь небо расчистилось, день обещал быть ясным и теплым. Знамя снова весело развевалось на ветру.
— Идут войска! —раздался громовой голос Пршибе-ка.—Уже идут хватать мужчин и насиловать женщин. Пусть, кто хочет, сдается. Но мы, уездские и драженовские, мы не сдадимся!
— Мы тоже! Мы тоже! —закричали ему в ответ, и в этом хоре звенело немало женских голосов.
— Итак, с божьей помощью, все по местам! —скомандовал Пршибек.
— Женщины и дети, по домам! —воскликнул старый Шерловский.—И приготовьте все в дорогу! Если будет плохо —задами в лес!
В этот миг крики на площади вдруг стихли и все точно окаменели. Донесся барабанный бой и резкий звук полевой трубы. Первым опомнился Пршибек. Он крикнул, чтобы его подождали, и кинулся к заваленному бревнами въезду в деревню. Оба Шерловских и многие из поциновицких поспешили за ним. Они увидели между деревьями сверкавшее на солнце оружие приближавшихся солдат. Ходам сразу же стало ясно, что против них двинули немалые силы. Войска оцепляли деревню с восточной стороны и уже заняли дорогу. По всем направлениям двигались кавалеристы. Громкие приказания л тели от взвода к взводу и доносились до самой деревни.
К цепи войск прибавлялись все новые звенья, кольцо все туже стягивалось вокруг лежащего в долине Поциновице.
Пршибек вздрогнул. Несколько всадников мчалось прямо к ним.
Всадники остановились перед завалом, и один из них обратился с речью к стоящим здесь ходам. Шерловский и Пршибек передали ожидавшей на площади толпе все, что он сказал, умолчав лишь об одном,— о том, что льготские крестьяне уже сдались на милость начальства.
Вот чего требовали от ходов: деревня должна немедленно покориться и убрать все заграждения; мужчины должны сдать оружие; все ходы, не принадлежащие к числу местных жителей, и прежде всего Матей Пршибек из Уезда, должны быть выданы военным властям; в качестве заложников к военным властям должны тотчас же явиться староста с двадцатью другими крестьянами и принести повинную.
— Чтобы нас посадили в тюрьму! —крикнул один из поци-новицких.
— И повесили как бунтовщиков! —добавил другой.
— Я не пойду! —громко объявил староста Шерловский.
— И я не пойду! И я! —наперебой кричали поциновицкие. К гулу мужских голосов примешались пронзительные голоса женщин, призывавших своих мужей не идти и не сдаваться!
— А ведь нас окружили! Мы в мешке!
— Пробьемся!
— За мной! —скомандовал Пршибек.
Вся площадь огласилась грозными криками и пришла в движение. Женщины то горестно причитали, то страстно убеждали мужчин не сдаваться. Но в этих убеждениях не было никакой нужды. Весть об участи, постигшей ходов, сдавшихся под Уездом, жестокие требования офицера и грозящая расправа зажгли яростью поциновицких ходов, наполнили всех решимостью отчаянья. Лучше погибнуть, чем отдаться в руки мучителей.
Матей Пршибек видел, что войск много, и понимал, что нельзя ни отбросить их, ни устоять перед их натиском. Оставалось только одно: попробовать пробиться. И он повел ходов к тому краю деревни, откуда было ближе к лесу и где войска было меньше. Некоторые предлагали выждать до наступления темноты. Но этот план был отвергнут, так как офицер дал очень короткий срок для ответа, а по истечении срока войска, очевидно, двинутся на приступ. Медлить было нельзя.
— Кто может, садитесь на коней,—сказал Пршибек.—Ударим на них оттуда.
Он указал на два расположенных рядом амбара. Пршибек видел, что войска стягивались к выходам из деревни и стерегли проходы между домами, а нападения из-за амбаров они, по-видимому, не ожидали. Здесь можно будет застать их врасплох.
Подойдя к этим деревянным с соломенными крышами «бастионам», ходы стали прощаться. Прощание было очень коротким. Матей Пршибек оглянулся на дочь. Бледная и дрожащая, она шла за ним по пятам, рядом с нею шагал ее дед, которого никакими силами нельзя было удержать в избе.
— Прощай, отец! Прощай, Манка! Авось еще увидимся. А если нет… смотри, дочка, хорошенько за дедом… да пошлет вам бог…
Слегка побледнев, он подал руку дочери и старику отцу.
Старик поднял руку и, благословляя, перекрестил сына. Пршибек оглянулся еще раз и смешался с отрядом. Только белое знамя виднелось над головами идущих, пока знаменосец не склонил его, входя в двери амбара.
Манка, не отрываясь, глядела вслед уходящим. Глаза ее были полны слез. В это мгновение кто-то тронул ее за плечо. Это был Шерловский, ходивший за лошадью. Манка заплакала навзрыд. Он обнял ее и крепко поцеловал в губы, затем взял под уздцы своего беляка и тоже повел его в амбар.
Здесь в переднем углу уже стояло несколько ходов с лошадьми, а за ними толпились пешие. В соседнем амбаре приготовления тоже были закончены. Все ждали лишь, когда по знаку распахнутся вторые ворота, ведущие в поле навстречу войскам.
Солнце уже взошло. Яркие лучи, проникая в щели между бревнами, прорезали царивший в амбаре сумрак мерцающими полосками золотистого света, скользили по гладким, лоснящимся крупам лошадей, по грубым деревенским седлам, играли на белых жупанах ходов, дрожали на лицах. Большинство ходов были бледны — кто от волнения, кто от страха, который невольно охватывает людей перед боем. Глаза у всех пылали лихорадочным огнем, сердца учащенно бились, каждый, уже решившись, сжимал в руках ружье или кованый острый чекан.