Псоглавцы
Шрифт:
Теперь же говорили только о том, что произошло в Уезде с Кошем и его подручными. Никто не считал поступок уезд-ских и драженовских ходов преступным. Они сопротивлялись насилию и требовали только вернуть то, что принадлежало им по праву. И в то же время все были убеждены, что Ламмин-гер, лишь только узнает об этом, будет мстить. Но ни в Уезде, ни в Драженове мести его не боялись и верили в победу своего правого дела в Праге.
Пану Ломикару, видно, туго приходится. Иначе он не стал бы снаряжать этот поход за письмами. Скоро царству его будет конец. Впрочем, более осторожные высказывали мнение, что он успеет еще отомстить
— Пусть попробует! —отвечал на такие речи Матей Прши-бек.— Мы себя в обиду не дадим. Теперь уж не будет того, чтобы он нас бил, а мы молчали. Я, правда, клятвенно обещал Козине и Сыке, что буду молчать. Но кто начал?
И когда на третий день после столкновения из Кута явился посланный от Коша с требованием отпустить бургграфа, Матей Пршибек отказался.
— Ты принес письма, что вы украли у нас? —спросил он.
— Пан управляющий отослал их в Прагу,—ответил посланный.
— Ну, так зачем пришел? —отрезал Пршибек. Посланный от имени управляющего пригрозил, что в таком случае придут за бургграфом с солдатами.
Пршибек презрительно усмехнулся.
— Пусть тогда поторопятся,—сказал он и больше не стал разговаривать.
Всюду, не только в Уезде и Драженове, но и во всем Ход-ском крае были довольны ответом Пршибека, данным посланцу управляющего в присутствии уездских стариков, потому что люди были возмущены новым насилием ненавистного Ламмингера.
Угроза не испугала Пршибека, но заставила быть осторожней. По его настоянию во все ходские деревни были отправлены посланные с сообщением об угрозах Коша и с предложением держаться наготове, чтобы немедленно прийти на помощь, если где-нибудь произойдет столкновение… В самом Уезде и Драженове усилили ночные сторожевые посты; да и днем несколько парней всегда стояли на пригорках и следили за полевыми тропами и за дорогами, особенно за дорогой из города, откуда скорее всего можно было ожидать нападения.
Стояли безоблачные сухие дни. Жарко пылало солнце, и в знойных лучах его наливались соками густые хлеба. Но в Уезде не заметно было обычного в эту пору оживления. Замерло всякое веселье. Лица людей были сосредоточены и хмуры. Все словно чувствовали, что надвигается гроза.
Даже веселый волынщик Искра Ржегуржек выкинул из головы шутки. С тех пор, как появился на свет маленький Ир-жик, его прежней беззаботности как не бывало. Он боялся теперь за жену и за сына. Да и о Козине и его Ганке он вспоминал частенько. Что, если случится какая-нибудь беда? Дома одни только женщины, а хозяин… кто его знает, как он там в Праге… Искра больше не удивлялся, что Ганка так боится за мужа. Две недели уже прошли, кончается третья, а о ходоках ни слуху ни духу. Неужели так долго тянется суд? А тут еще! с этим Кошем! Правда, прошло уже пять дней после стычки! и пока —ничего. Авось ничего и не будет. Может статься, что он только попусту грозил.
Так успокаивал Искра жену и слепого отца, сидя вместе с ними на дворе у хаты. Был теплый июльский вечер. Месяц заливал светом весь горный край. Дорла убаюкивала ребенка на коленях и охотно слушала успокоительные речи своего мужа. Слепой старик молчал и не раз с сомнением покачивал головой.
Кругом была полная тишина. Только со стороны леса доносился глухой шум. Вдруг наверху, на горе Градек, что над самой деревней, что-то забелело.
— Посмотри-ка, Дорла, вон на Градеке?..
— Кто это там?
— Даниелев Больф. Караулит.
— Лучше бы этого не было,—вздохнула Дорла и, заметив, что Иржик уснул, встала, чтобы отнести его в люльку.
— Идите уж в дом,—позвала она мужчин.
Вскоре в доме волынщика все спало крепким сном. Июльская ночь раскинула свой покров над Шумавским краем. Месяц, обливая бледным светом лесистые склоны гор, тихо спускался к западу. Всюду была тишина, лишь изредка раздавался лай собак, да в деревне и на окрестных холмах, где белели свитки ходских постовых, слышались их голоса.
Поднялся предутренний ветерок. На востоке, над черной громадой леса, побледнела полоска неба.
…Искра сразу вскочил с постели и одним прыжком очутился у окна. Кто-то колотил в ставни и кричал:
— Вставайте!
— Кто там? Чего надо? —сердито крикнул потревоженный Искра.
— Вставай живее! Торопись! На нас идет войско!
Голос внезапно умолк, и послышались быстро удаляющиеся шаги.
— Господи Иисусе! —вскрикнула Дорла и прижала к себе ребенка.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Грозная весть подняла весь Уезд в ранний час предрассветных сумерек.
Она как громом поразила деревню, так как с каждым днем ходы все больше склонны были думать, что Кош просто пускал слова на ветер. Но теперь стало ясно, что он медлил, чтобы получше подготовить удар и сделать его больнее. Хорошо еще, что по совету Пршибека они выставляли по ночам караульных далеко за деревней.
В ту ночь Матей Конопиков сторожил в поле со стороны города. Незадолго до рассвета ему послышались какие-то звуки, словно это был военный сигнал. Он пошел по дороге — проверить. Вскоре навстречу ему попался шедший из города путник, который сказал, что в город неожиданно нагрянули войска и что они собираются двигаться дальше.
Не успел караульный добежать до Уезда и поднять на ноги спящую деревню, как появился посланный из города. Его направил в Уезд какой-то доброжелатель — предупредить ходов, что на них идут войска. Сомнений больше не оставалось. И как они могли подумать, что угроза Коша — только пустые слова! Лам-мингер не был бы Ламмингером, если бы не отомстил им за попытку отнять похищенные письма. Ясно, что он вызвал войска, чтобы разорить и ограбить их, чтобы усмирить.
Первой мыслью у каждого было спасти что можно. Испуганные, потерявшие голову женщины без толку хватали и сваливали в кучу перины, одежду, съестные припасы, посуду… Их вопли и жалобы слышались всюду —в горницах, в кладовых, в хлевах, где они отвязывали скот. Настала страшная минута смятения и паники.
Вся деревня была на ногах. Во дворах, на улице, на площади—всюду была суета, словно роились пчелы в улье, всюду шум и крики. С плачем детей, вырванных из объятий крепкого сна, и с причитаниями женщин смешивались громкие распоряжения мужчин, ржание лошадей, мычание коров, лязг цепей, скрип телег, вывозимых полуодетыми парнями и девушками на двор или прямо на улицу.
А по дороге уже бежали те, у кого было не так много скарба или просто от страха зашел ум за разум. Бежали с узлами в руках, с мешками на спине. Мальчуганы вели блеющих коз, подростки с трудом тянули на веревке коров, которые испуганно упирались и метались. На дорогу высыпало стадо овец. Овцы бежали в облаке пыли за испуганным бараном, не обращая внимания на крики и брань пастуха.