Псы господни
Шрифт:
Этого Джервас не мог стерпеть. Его восхищали достоинство и невозмутимость испанца. Но его напыщенность была невыносима. Он в гневе скинул с себя камзол и, опустившись на землю, принялся стаскивать сапоги.
— Какая в этом нужда? — спросил дон Педро. — Я всегда опасаюсь промочить ноги.
— У каждого стой вкус, — последовал короткий ответ. — Можете умереть с сухими ногами, если вас это больше устраивает.
Испанец ничего не сказал в ответ. Он расстегнул пояс и отбросил его вместе с ножнами, оставшись с обнаженной рапирой в руке. Он принес меч и кинжал, обычное оружие для дуэли, но, обнаружив,
Стройный, изящный, дон Педро невозмутимо ждал, пока его противник закончит долгую подготовку к дуэли, сгибая в руках длинную гибкую рапиру, как хлыст.
Наконец они заняли боевую позицию, и дуэль началась.
Сэр Джервас не раз доказывал, что он наделен от природы отвагою льва, но в фехтовании, как и в жизни, он был простодушен и прям. Сила мускулов снискала ему среди моряков славу умелого фехтовальщика, и он сам уверовал в то, что способен сразиться с любым противником. Это объяснялось не самонадеянностью, а наивностью сэра Джерваса. В действительности же его искусство было далеко от совершенства, как часто и довольно зло напоминала ему Маргарет. И в тот день ему предстояло кое-чему научиться.
Истинное искусство фехтования тогда переживало еще период младенчества. Родившись в прекрасной Италии, взлелеявшей все искусства, фехтование было сравнительно мало известно в других европейских странах. Правда, в Лондоне жил мастер фехтования мессир Савиоло, дававший уроки нескольким избранным ученикам, появлялись мастера своего дела и во Франции, Испании и Голландии. Но в целом и кавалер, и особенно офицер больше полагались на силу, чтобы отразить удар противника и нанести ему удар в самое сердце. Напор дополнялся несколькими весьма сомнительными приемами, совершенно бесполезными, как сегодня убедился сэр Джервас, против тех немногих фехтовальщиков, кто серьезно изучил это новое искусство и в совершенстве освоил его принципы.
Можете представить себе, как был потрясен и разочарован сэр Джервас. Разящие удары, в которые он вкладывал всю силу, стремясь настичь гибкого дона Педро, лишь понапрасну рассекали воздух, умело отраженные его рапирой. Непосвященному все это казалось колдовством, словно рапира испанца была колдовской палочкой, одним лишь прикосновением лишавшая оружие и руку Джерваса силы. Джервас рассердился и очертя голову ринулся в бой. Дон Педро мог заколоть его раз двадцать, не прилагая особых усилий. И именно легкость, с которой испанец вел бой, особенно злела молодого моряка. Дон Педро был почти неподвижен. Рука его, согнутая в локте, почти все время оставалась в этом положении, зато кисть работала непрерывно, поспевая повсюду, и в то же время не делая ни одного лишнего движения. И каким-то непостижимым таинственным образом испанец умело отражал его удары, делая тщетными все усилия Джерваса.
Джервас, с трудом переводивший дух, мокрый от пота, прыгнул в сторону, намереваясь атаковать противника сбоку. Но и этот маневр не удался. Испанец мгновенно повернулся и парировал удар. Джервас рванулся вперед, чтобы выбить у него рапиру из рук, но испанец остановил его, мгновенно направив острие рапиры к горлу Джерваса.
Обескураженный, Джервас отступил, чтобы отдышаться. Испанец не пытался в
— Боюсь, вы слишком разгорячились, — заметил испанец, сохранявший хладнокровие и легкость дыхания. — Вы слишком часто прибегаете к удару лезвием и потому излишне утомляете руку. Вам следует научиться больше работать острием. Прижимайте локоть к боку, вращайте запястье.
— Гром и молния! — яростно выкрикнул Джервас. — Вы вздумали давать мне уроки!
— А разве вы не поняли, что нуждаетесь в уроках? — вежливо осведомился дон Педро.
Джервас сделал выпад, и все остальное произошло чрезвычайно быстро, не успел он опомниться. Меч испанца отразил его яростный удар жестче, чем раньше. Со звоном скрестились клинки, звякнули друг о друга эфесы. Вдруг дон Педро выкинул вперед левую руку и стиснул правое запястье Джерваса. Дальше события развивались с быстротою мысли. Испанец бросил свою рапиру, и, прежде чем Джервас разгадал его замысел, выхватил у него оружие.
Итак, Джервас был обезоружен, его рапирой завладел противник.
Джервас стоял красный от злости, пот с него катился градом, а испанец, спокойно улыбнувшись, поклонился, как бы давая понять, что он выполнил свой долг, и дуэль закончена.
А затем, будто этого унижения было мало, Джервас увидел Маргарет. Бледная, с широко раскрытыми глазами, она притаилась в углу живой изгороди, прижав руку к груди.
Джервас не знал, давно ли она тут, но уж, конечно, она была свидетельницей его поражения. В эту горькую минуту Джервас пожалел, что дон Педро не пронзил ему сердце своей рапирой.
Джервас чувствовал себя ужасно глупо, сильная бледность проступила на его смуглом, разгоряченном от поединка лице, когда он увидел, что Маргарет, явно рассерженная, быстро направилась к нему.
— В чем дело? — требовательно спросила она, смерив каждого из них уничтожающим взглядом.
И, разумеется, ей ответил дон Педро, ни на минуту не терявший самообладания.
— Да так, пустое. Немного пофехтовали, чтобы сэр Джервас усвоил кое-какие приемы. Я ему продемонстрировал кое-что из итальянской школы фехтования.
Он протянул Джервасу его рапиру эфесом вперед.
— На сегодня хватит, — произнес он с вежливой улыбкой. — Завтра я покажу вам новый прием и как его отражать.
С дьявольской тонкостью он выдал то, что якобы хотел скрыть: как благородно он пощадил соперника.
Ее светлость бросила на него высокомерный взгляд.
— Будьте любезны, оставьте меня наедине с сэром Джервасом, — приказала она ледяным тоном.
Испанец поклонился, поднял с земли рапиру, пояс и послушно удалился.
— Джервас, я хочу знать правду! — властно сказала она. — Что произошло между вами?
Он весьма откровенно сообщил ей подробности, не делавшие, как он считал, ему честя.
Маргарет терпеливо выслушала его, все еще бледная, с дрожащими губами. Когда Джервас закончил свой рассказ и, понурив голову, стоял перед ней с виноватым видом, Маргарет некоторое время молчала, будто не могла найти нужных слов.
— Кажется, вы намеревались помочь мне стать послушной дочерью? — сказала она наконец, и в ее вопросе звучало утверждение.