Псы господни
Шрифт:
Но вместо фантастического создания Джервас увидел морщинистого старика болезненного вида, низкорослого с выпуклым лбом, светлыми, почти бесцветными, близко поставленными глазами и тонким орлиным носом. Рот производил отталкивающее впечатление: гротескно выдающийся вперед подбородок, запавшие бледные губы постоянно полуоткрыты и обнажают гнилые зубы. И без того длинный подбородок удлиняется неровно растущей рыжеватой бородкой, над верхней губой — тонкая щетинистая полоска усов. Волосы, когда-то густые, золотистые, свисают тонкими пепельными прядями.
Филипп сидел, положив левую завязанную, распухшую от подагры ногу на стул с мягким сиденьем. Он был одет во все черное, и его единственным украшением был орден Золотого Руна на тонкой шее. Филипп что-то деловито писал на документе и не оторвался от своего занятия, когда вошел Джервас. Король будто вовсе его не заметил. Наконец он передал документ сухопарому человеку в черном, стоявшему по левую руку от него. Сантойо, королевский камердинер, взяв письмо, присыпал чернила песком, а король тем временем, все еще игнорируя Джерваса, взял из пачки пергаментный лист и продолжил работу.
Позади у стены размещались еще два письменных стола, за ними сидели секретари и что-то писали. Одному из них, маленькому чернобородому, камердинер вручил документ, переданный ему королем.
За спиной у короля стоял человек средних лет, очень прямой и высокий, в черном облачении и длинной сутане иезуита. Это был, как узнал Джервас, отец Аллен, своего рода посол английских католиков при короле Филиппе, ценившем его весьма высоко. В глубоком проеме одного из двух окон, заливавших комнату светом, стоял Фрей Диего де Чавес, настоятель Санта Крус, плотного сложения человек с веселым выражением лица.
Королевское перо царапало поля документа. Сэр Джервас терпеливо ждал, стоя неподвижно, как и офицер позади него. Он не переставал удивляться жалкому ничтожному воплощению наследственного принципа и невольно сравнивал Филиппа с противным пауком, сидящим в самом центре огромной сплетенной им паутины.
Наконец король передал Сантойо второй документ, и его льдистые глаза под нависшим лбом метнули быстрый взгляд исподлобья на высокого молодого человека, ждавшего его внимания с таким достоинством и терпением. Бледные губы чуть заметно шевельнулись и послышался глуховатый голос: монарх что-то быстро сказал совершенно бесстрастным тоном. Его слова, произнесенные в обычной для него невразумительной манере, так раздражавшей иностранных послов, прозвучали, точно гудение жука в тихой комнате. Его величество говорил по-испански. Властитель полумира изъяснялся лишь на родном языке и с грехом пополам разбирал простой текст на латыни: ведь он был не только злой и малодушный развратник, но и недоучка и невежда.
Сэр Джервас довольно хорошо владел разговорным языком, но не понял ни слова из сказанного королем. Некоторое время он стоял в нерешительности, но тут наконец отец Аллен обнаружил звание английского, взяв на себя роль переводчика.
— Его величеству доложили, сэр, что вы привезла письма от королевы Елизаветы.
Джервас вытащил из камзола запечатанный пакет и шагнул вперед, намереваясь вручить его королю.
— Преклоните колено, сэр! — приказал иезуит резким тоном. Джервас повиновался и опустился перед монархом на одно колено.
Филипп Испанский протянул к нему руку, похожую на руку покойника восковой желтизной и прозрачностью. Король подержал пакет, будто прикидывал, сколько он весит, и прочитал надпись, сделанную легко узнаваемым почерком Елизаветы Английской. Потом он перевернул пакет и рассмотрел печать. Его губы скривилась в презрительной усмешке, и он снова прогудел бесстрастным тоном нечто невразумительное. На сей раз никто из присутствующих не понял, что он сказал.
Наконец, пожав плечами, король сломал печати, разложил перед собой письмо и углубился в чтение.
Сэр Джервас, отступив к стене, с напряженным интересом и беспокойством наблюдал за выражением лица Филиппа. Он заметил, что король нахмурился, потом снова скривился в усмешке, и его рука, державшая лист пергамента, сильно задрожала, словно ее внезапно парализовало. Джервас с надеждой подумал, что это признак страха, но был разочарован. Король заговорил; гнев придал силу его голосу, и его услышали все присутствующие. Джервас на сей раз все понял.
— Ублюдок, нахальная еретичка! — выкрикнул король и скомкал костлявой рукой оскорбившее его письмо. Он с таким же удовольствием разделался бы и с его автором, попадись она ему в руки.
Секретари перестали строчить перьями. Сантойо, стоявший справа у стола, отец Аллен позади и Фрей Диего у окна затаили дыхание. Мертвая тишина последовала за вспышкой королевского гнева: Филипп редко открыто проявлял свои чувства.
Пауза затянулась, но король вскоре обрел привычную холодную сдержанность.
— Возможно, я ошибся, — сказал он, — возможно, я что-то не так понял. — Он расправил скомканный пергамент. — Аллен, прочтите мне письмо, переведите его, — приказал он. — Я хочу избежать ошибки.
Иезуит взял письмо и, читая, тут же переводил его на испанский. В его голосе звучал нараставший ужас.
Таким образом Джервас узнал точное содержание королевского послания.
Елизавета Английская написала в свое время немало писем, повергавших ее советников в ужас, но никогда еще более резкого послания, чем это, не выходило из-под ее пера. Учитывая суть послания, устрашающими сами по себе были его краткость и недвусмысленность. Королева писала на латыни, извещая своего зятя, короля Филиппа II Испанского и Первого Португальского, что его подданный, испанский аристократ по имени дон Педро де Мендоса и Луна, потерпел кораблекрушение у берегов ее державы и обрел приют и гостеприимство в английском доме, за которое расплатился, похитив дочь хозяина, леди Маргарет Тревеньон. Детали его величеству, если он того пожелает, сообщит
посланник. Она же уведомляет его величество, что в лондонском Тауэре содержатся испанский адмирал дон Педро Валдес и семь испанских офицеров благородного происхождения, не считая матросов. Они захвачены на андалузском флагмане и находятся всецело в ее власти. Далее Елизавета предупреждала его величество, призвав в свидетели Бога: леди Маргарет Тревеньон должна вернуться домой в добром здравии, податель сего письма сэр Джервас Кросби и его спутники, последовавшие за ним в Испанию, чтобы сопровождать вышеупомянутую леди, должны получить охранное свидетельство и без единой царапины, не понеся ни малейшего ущерба, вернуться на родину. В противном случае, Елизавета пришлет своему брату, королю Филиппу, головы дона Педро Валдеса и семи его благородных офицеров, не считаясь с правилами ведения войны и международным правом.