Псы господни
Шрифт:
Последовало гробовое молчание. Потом король разразился коротким злым смешком в знак презрения.
— Стало быть, я все правильно понял, — сказал он, и добавил иным, непривычным тоном, срываясь на крик. — Доколе, доколе, о, Господи, ты будешь терпеть эту Иезавель?
— Доколе, доколе? — эхом отозвался отец Аллен.
Фрей Диего, стоявший у окна, казалось, окаменел. Его цветущее лицо приобрело сероватый оттенок.
Король сидел, съежившись, и размышлял.
— Это нахальство, — сказал он наконец, сделав презрительный жест рукой. — Пустая угроза! Ничего не
— Когда вашему величеству доставят восемь голов, вы убедитесь, что это не призраки.
Безрассудно-смелые слова произнес Джервас, и все вокруг оцепенели от ужаса.
Король взглянул на него и тотчас отвернулся: он не мог смотреть людям в глаза.
— Кажется, вы что-то сказали? — тихо осведомился он. — А кто вас спрашивал?
— Я сказал то, что счел необходимым, — бесстрашно ответил Джервас.
— Счел необходимым? Ах, вот как? Значит, эта необходимость вас оправдывает? Я учусь. Я никогда не устаю учиться. Вы можете еще кое-что мне рассказать, коли так жаждете, чтоб вас услышали.
И в холодной скороговорке короля, и в его потухшем змеином взгляде заключалась страшная опасность. Король был неистощим в своей злокозненности и совершенно безжалостен. Он повернул голову и подозвал одного из секретарей.
— Родригес, ну-ка запиши все, что он говорит. — Обернувшись к Джервасу, он спросил:
— В письме сообщается, что вас сопровождают какие-то люди. Где они?
— Они в Сантандере, ждут меня на борту корабля, на котором я прибыл в Испанию.
— А что, если вы не вернетесь?
— Если я не вернусь до тринадцатого ноября, они отправятся в Англию и сообщат ее величеству, что для вас предпочтительней получить головы восьми джентльменов, чем восстановить справедливость в своих владениях из уважения к приличиям.
Король задохнулся от гнева. Отец Аллен, стоявший у него за спиной, предостерег отважного молодого человека по-английски:
— Сэр, вспомните, с кем вы разговариваете! Предупреждаю вас в ваших собственных интересах.
Король жестом остановил иезуита.
— Как называется корабль, ожидающий вас в Сантандере?
В готовности, с которой Джервас ответил на вопрос, был своего рода презрительный вызов:
— "Роза мира" с реки Фал. Ее капитан — сэр Оливер Трессилиан, бесстрашный моряк, весьма искусный в морских сражениях. На корабле двадцать пушек, и он бдительно охраняется.
Король усмехнулся, уловив скрытую угрозу. Это было образцом наглости.
— Мы можем подвергнуть испытанию бесстрашие вашего друга.
— Его уже испытывали, ваше величество, причем ваши подданные. Вздумай они испытать его еще раз, они, вероятно, убедятся в нем на собственном горьком опыте, как и раньше. Но если, случаем, «Розе мира» помешают выйти в море, и она не вернется домой до Рождества, вы получите головы в качестве новогоднего подарка.
Так сэр Джервас на своем далеко не совершенном испанском недвусмысленно уязвил властителя полумира. Его привела в
Король же, получив нужные ему сведения, сразу изменил тон.
— А что касается тебя, английская собака, ты не уступаешь в наглости скверной женщине, пославшей тебя с дерзким поручением. Тебе тоже придется кое-чему научиться прежде, чем выйдешь отсюда. — Филипп поднял дрожащую руку. — Увести его! Держать взаперти впредь до моего особого распоряжения.
— Господи! — воскликнул Джервас, когда на плечо ему легла рука офицера, и невольно отпрянул. Офицер сильнее стиснул плечо и вытащил кинжал. Но Джервас, не замечая ничего вокруг, обратился по-английски к отцу Аллену:
— Вы, сэр, англичанин и пользуетесь влиянием при дворе, неужели вам безразлична судьба английской женщины, благородной английской девушки, похищенной столь оскорбительным образом испанским сатиром?
— Сэр, — холодно ответил иезуит, — своим поведением вы сослужили плохую службу делу.
— Следуйте за мной! — приказал офицер, и силой потянул Джерваса к выходу.
Но Джервас не двигался с места. На сей раз он обратился по-испански к королю:
— Я — посланник, и моя личность неприкосновенна.
— Посланник? — Король презрительно хмыкнул. — Наглый шут! — И равнодушно взмахом руки положил конец разговору.
Вне себя от бессильной ярости, Джервас подчинился приказу. У порога он обернулся, и хоть офицер силой выталкивал его из комнаты, крикнул королю:
— Помните: восемь голов испанских аристократов! Вы собственноручно отсекли восемь голов!
Когда Джервас наконец оказался за дверью, офицер вызвал на подмогу стражников.
ГЛАВА XX. КОРОЛЕВСКАЯ СОВЕСТЬ
Вам предоставилась возможность увидеть весьма необычное зрелище, и необычно в нем то, что король Филипп II Испанский действовал импульсивно, под влиянием нахлынувших на него чувств. Такое поведение было ему несвойственно. Терпение было самой главной и, возможно, единственной добродетелью монарха, и своим неизменным терпением он добился величия.
— Господь, Время и Я — одно целое, — спокойно похвалялся Филипп и порой утверждал, что он, как Господь, идет на врагов своих на свинцовых ногах, но зато бьет железной рукой.
Это отнюдь не единственное сходство, которое он усматривал между Богом и собой, но именно эта черта характера Филиппа представляет для нас интерес. В случае с Джервасом он, поддавшись гневу, утратил божественное терпение; а гнев спровоцировал наглый тон послания ненавистной Елизаветы.
Это письмо с хладнокровной угрозой чудовищной расправы, противной всякому представлению о справедливости и гуманности, Филипп II расценил как возмутительную попытку оказать на него давление и запугать. Мало того, что письмо было беззастенчиво-наглым, его податель превзошел в развязности автора, и это еще больше распалило короля.