Псы войны. Гексалогия
Шрифт:
– Кто это сделал? Вор? Бандит?
– Нет, мсье. Сестра наша Беатриса. Она сошла с ума...
– Как же вы у себя в миссии не доглядели.
– А никто не думал. Целый день сестра Беатриса вела себя тихо, всё время молчала, плакала и стонала. Ночью она взяла нож и убила сестру Изабеллу. Это произошло позавчера после ночной мессы. Все ещё спали.
Шеннон не помнил, во сколько от него ушла вчера Изабо. Это было явно за полночь. Наверное он был последним за исключением монахов, кто видел её живой. Но об этом он решил промолчать.
– Что будет с сестрой Беатрис? Её будут судить?
– Не знаю, мсье. Спросите лучше об этом у отца Гийома.
– Обязательно.
Джип подкатил прямо к дверям миссии. Двери распахнули два послушника из местных:
– Проходи, сын мой, отец Гийом ждёт тебя, - произнёс с ужасным акцентом один из них.
– Какой ты мне отец! Такую женщину не уберег...
– крикнуть в ответ Шеннон, но сдержался и молча прошёл внутрь здания миссии. Она представляла собой особняк, построенный на холме в конце прошлого века. По-видимому, монахи приобрели его позже и перестроили его, добавив мансарду и флигель. В результате получилось нагромождение комнат и коридоров, которые благодаря толстым каменным стенам сохраняли прохладу. Шеннона привели по длинным переходам в небольшую капеллу. Прямо посередине стоял гроб, возле которого склонился священник. Он обернулся на скрип открывшейся двери: это был аббат. Он выпрямился и протянул руку для поцелуя. Как правоверный католик, Шеннон был вынужден прильнуть к ней, хотя за последние полгода он ни разу этого не делал.
– Я оторвал Вас от дел, сын мой, - торжественным тоном, произнёс аббат.
– Это уже неважно, святой отец, - наёмник показал глазами на гроб. Изабо лежала в нём маленькая, побледневшая. Прикрытые веки, нахмуренные брови, поджатые губы, забранные под чепец выцветшие волосы. Её заставшее лицо имело выражение безнадёжности и пустоты. Не ужаса или ненависти, а пустоты. Это чувство тотчас охватило Шеннона: ушёл ещё один человек, прикоснувшийся к его жизни.
– Скоро там буду и я, - еле слышно прошептал он.
– Все там будем, - обострённый слух священника уловил даже его шёпот. _ Вы знаете, как это произошло полковник?
Шеннон пожал плечами: ему было всё равно. Отец Гийом, видима, не понял его жест и стал рассказывать. Позавчера вечером она, возвращаясь от Вас чуть не опоздала на мессу. Она была весела и дружелюбна, особенно с сестрой Беатрисой, которая даже поговорила с ней после окончания службы. Не знаю о чём они там говорили, но после этого обнялись и разошлись по кельям. Увидев это, я возрадовался! А ночью Беатрис вошла в каморку Изабеллы и зарезала её. Кухонным ножом. Она даже не отпиралась. Сказал только, что принесла жертву богу сладострастия...
– Она ещё что-то говорила?
– Нет.
– А Изабо?
– Вы имеете ввиду, сестру Изабеллу?
– удивлённо спросил настоятель.
– Да.
– Она вкратце рассказала, что с ними делали в плену. Без подробностей, конечно, - святой отец зарделся, как робкий юноша, но мне было достаточно, чтобы понять, как грешно с ними поступили. Вы что-то может хотите добавить, сын мой?
– Нет. Я знаю не больше Вашего, святой отец, не больше Вашего, - соврал наёмник.
– Лучше спросите доктора Хаага: он хорошо разбирается в женской психологии. Между прочим, он меня уговаривал меня оставить сестру Беатрис в военном госпитале, а его не послушал. Трагедии можно было избежать...
– Я действовал по уставу, - ответил святой отец, - и по указанию монсеньора Фернандеса.
– Я смотрю, у Вас всё как у нас в армии, - криво усмехнулся полковник.
– Уставы, приказы...
– Я -- солдат бога, сын мой! Пусть она покоится с миром!
– отец Гийом осенил гроб крестным знамением. Шеннон тоже задержался взглядом на милом, знакомом лице.
– Как жаль!
– тих. Глаза его вдруг увлажнились, но мгновение спустя он взял себя в руки: - Вы же позвали меня не для того, чтобы показать гроб, святой отец?
– Да, сын мой, не для этого.
– Для чего же?
– Дело в том, что сестра Изабелла после возвращения изменила своё завещание и назначила тебя свои душеприказчиком.
– Она же монахиня! Разве она может иметь собственность?
– В том-то и дело, сын мой. Она ничем не владеет, но по завещанию своего отца, о это был очень богатый человек, она оказалась единственной распорядителем благотворительного фонда...
– И Вы этим пользовались для поддержания своей миссии. Ай-яй-яй, как не стыдно, - укоризненно покачал головой Шеннон.
– Не только, сын мой, не только, - без тени смущения в голосе возразил ему аббат.
– Мы на них содержим две средние школы, рассылаем лекарства по Зангаро и Богане, платим врачам пособия...
– Верю, отец мой, что не все деньги фонда вы тратили на себя, верю...
– Зачем Вы так, полковник, - укоризненно произнёс аббат.
– Мы несём Слово Божье в эти дикие африканские дебри.
– Их уже несут больше ста лет и всё без толку, - проворчал Шеннон.
– К чёрту!
– Так что будет с фондом, сын мой, вы его передадите в другие руки?
– Нет, святой отец, не передам. Думаю, что лучше будет поставить его под контроль нового правительства.
– Вы что искренне полагаете, что африканские продажные чиновники распорядятся им лучше, чем мы, священники?
– Все вы мазаны одним миром, - в сердцах сказал Шеннон.
– Пусть этим вопросом занимаются Ваш епископ и президент. Надеюсь, что Вы друг другу не дадите много украсть.
Потом он встал на колени и смиренно произнёс:
– А теперь, святой отец, мне хочется побыть одному и помолится за покой усопшей. Ведь я её спас -- вырвал из плена кровожадных дикарей.
– Хорошо, сын мой. Я оставлю тебя наедине с её душой, - в тон Шеннону ответил аббат. И добавил тоном, в котором промелькнуло что-то лисье: - Вы давно были на исповеди, сын мой?
– Мой духовник -- отец Алоизий. Я вчера к нему заходил, - нагло соврал Шеннон.
– Очень хорошо, очень хорошо, - разочаровано ответил отец Гийом.
Шеннон прибыл в комендатуру к трём часам и распорядился собрать весь наличный офицерский состав. Первым в его кабинет вошёл доктор Хааг. Он был сильно "под шафэ":