Птица феникс

Константинов Андрей Дмитриевич

— …Я дам тебе поглядеть, Саня. И сам с тобой погляжу. — Петрухин выдохнул дым и сказал:

— Брось в партизана играть, Саша. Бодуля, дружок, уже рассказал, что подписал на мокруху тебя и Петрова, что он дал вам адрес, что снабдил телефонами… Телефоны, кстати, зарегистрировали на паспорт Нечаева Игоря Павловича, украденный здесь, в Твери, год назад. Не ты украл?

— Нет… Не знаю я никакого Нечаева, понял?

— Ну, это не важно. Может, паспорт у Нечаева взял Петров. А может, и сам Бодуля. Я не знаю, да это мне и не важно… Важно, что я точно знаю, как дело было. Знаю, что регистрировал телефон лично Бодуля. Знаю даже, что после дела вы сразу позвонили в «Манхэттен»: билеты, мол, пора заказывать домой…

Крушинников молчал. Слова доходили

до него, как сквозь вату. Общий смысл он улавливал, и этот смысл был страшен: поймали. Поймали на такой крюк, с которого не сорвешься… Он был безоружен, в наручниках. Один против четырех крепких мужиков. Кружилась от удара голова. Зажав в огромном кулаке сигарету, он сильно затянулся… Он взвешивал шансы и понимал, что они равны нулю. Если бы не наручники! Если бы не наручники, он бы попытался. В тесном объеме микроавтобуса шансы — маленькие, совсем маленькие — все-таки были. Он бы попытался… терять-то все равно нечего.

— Ну так что молчишь, Саша? — услышал Крушинников голос.

— А что ты хочешь от меня услышать? — ответил он через силу.

— Как дело было.

— А зачем?

— Дурак! Чтобы жизнь тебе сохранить…

— А вы что — жизнь мне сохраните? Не свисти, начальник.

— Расскажешь все на видео — сохраним, — серьезно сказал Петрухин. — Ты нам не нужен. Нам даже Бодуля ваш не особо нужен… Поэтому, если дашь показания, можешь катиться на все четыре стороны… Понял?

— А почему я должен тебе верить? — спросил пленник настороженно, но в этой настороженности уже слышалась надежда… Или тень ее. Слабенькая, дрожащая тень, на которую дунь — и она исчезнет… Но все же она была, она ощущалась в настороженном голосе убийцы Крушинникова. Убийцы тоже хотят жить.

— А ты можешь не верить, — ответил Петрухин. — Просто выбора-то у тебя, Саня, нет. Или ты с нами сотрудничаешь и остаешься на свободе. Или… ты все равно с нами сотрудничаешь, но через сломанные пальцы, сломанные руки, раздробленные колени. А потом садишься в тюрьму… Если, конечно, выживешь. Но даже если и выживешь, то навсегда останешься инвалидом. Извини за прямоту.

Петрухин заметил, как напрягся боксер Саша, а Витя стал индифферентно смотреть в окно. Надо было, запоздало подумал Петрухин, предупредить ребят, чтобы они не принимали угрозы за чистую монету… Он забыл это сделать и теперь находился в весьма двусмысленном положении. Но проводить инструктаж теперь было уже поздно.

— Точно отпустишь? — спросил Крушинников, глядя исподлобья. Он уже докурил сигарету, и она жгла пальцы, но убийца не замечал этого.

— Да, отпущу, — просто сказал Петрухин.

— Спрашивай, — сказал убийца. Конечно, он не верил Петрухину, но… выбора действительно не было.

…Зеленцов поставил видеокамеру «Sony» на маленькую треногу, приготовился писать. Для того чтобы пленник немного расслабился, Петрухин выкурил с ним еще по сигарете и немного «поболтал». Болтовня на самом деле носила конструктивный характер: Петрухин наставлял убийцу, что нужно сообщить о себе в начале записи… Заодно он предложил Крушинникову принять сто граммов коньяку, но тот отказался, а попросил чего-нибудь «от головы». Зеленцов дал ему таблетку пенталгина.

— Готов? — спросил Петрухин.

— Готов, — ответил Крушинников.

— Поехали, — сказал Дмитрий. Зеленцов включил камеру.

…Меня зовут Александр Павлович Крушинников. Я родился семнадцатого ноября тысяча девятьсот семьдесят третьего года в городе Калинин. Проживаю в Калинине, то есть в Твери, на улице Железнодорожная, дом девять… Че дальше?

— Дату, мотивы твоего интервью.

— Сегодня семнадцатое июля. Мотивы моего интервью: желание рассказать правду об убийстве бизнесмена Образцова… Добровольно.

— Где и когда был убит Образцов?

— В Ленинграде, 6 июля, на улице Казанской, возле офиса фирмы «Феникс».

— Кем и как?

— Да кем же? Мной… из винтовки… в тыкву… с чердака.

— Ну что же: с чердака и в тыкву — не самый исчерпывающий ответ, но к этому мы вернемся позже. А сейчас расскажи, почему ты убил бизнесмена Образцова. Были ли вы знакомы раньше?

— Нет, мы не были знакомы. Откуда? Он в своем Питере бабки шинковал да Невский на «мерседесе» утюжил. А я в депо локомотивном, по самые яйца в мазуте… Где же мне, холопу, с барином-то познакомиться? Когда он по презентациям шастал, я в Чечне на спецоперации ходил, зачистки проводил… А ты говоришь: знаком… Я его морду первый раз увидел у этого самого «Феникса». Показали мне, как он, сучонок, на работу свою приезжает. Весь, бля, на пальцах, харя светится… В общем — новый русский. Людоед!

— А кто тебе показал Образцова?

— Кто же? Понятное дело — Бодуля.

— Кто такой Бодуля? Можешь назвать его имя, фамилию, прочее?

— Бодуля — это, конечно, погоняло. Зовут его Кирилл, отчества не знаю, фамилия Коровин. Потому и погоняло такое: Бодуля… Он сам-то наш, тверской. Зону топтал. Раньше-то, говорят, из крутых был, а сейчас так — пьянь. Пыжится, как х… на свадьбе, да только понты это голимые. Он, Бодуля, нас с Андрюхой Петровым и подписал на мокруху. Прикатил сюда, в Тверь, стало быть, на «бээмвухе» с шестеркой за рулем. Понту немерено. Он с Андрюхой-то еще раньше был знаком. Вроде даже какие-то дела вместе они крутили. Но про это я ничего не знаю. Не скажу… В общем, Андрюха был в курсе, что я в ВДВ служил. Что в Чечне был… Что снайперскую подготовку имею. Он меня и пригласил, познакомил с Бодулей… Ну и давай издалека да с подходцами. А я сразу просек, в чем дело. Говорю в лоб: че ты муму гребешь? Че ты крутишь? Ежели надо кого завалить — так и скажи. Я от этой скотской жизни сам уж скоро на кривую дорожку выйду с кастетом. Они помялись-помялись, позажимались, как целки. Не ждали, видно, что я им сразу — да в лоб. Потом Бодуля и говорит: о-о, это, говорит, наш человек. Я, говорит, в человеках понимаю, до дна вижу. А сам-то лысый в сорок лет, на водке да на анаше весь. Из пасти гнилью воняет, как от мертвяка… О-о, говорит, это, говорит, наш человек. Ох, ни хера себе думаю: НАШ!

Крушинников замолчал, задумался, наморщив лоб. Видимо, он вспоминал тот вечер, когда уголовник, алкоголик и наркоман Бодуля назвал его «нашим человеком»… У Петрухина была масса уточняющих вопросов: когда происходила встреча с Бодулей? Где? При каких обстоятельствах? И т.д., и т. п. Петрухин пока воздерживался от вопросов, понимая, что их время еще придет, а сейчас, когда убийца так легко и неожиданно раскрылся, вмешиваться не стоит. Естественный поток речи — самое убедительное доказательство…

…Так и сказал: наш человек. А я говорю: ваш — не ваш… пустой базар. Есть дело — говори. Нет — я пошел. Аревидерчи, кореша… Но в тот день мне все равно ничего не сказали. А сказали только через три дня: так, мол, и так, есть в Питере серьезный человек, но ему пидорасы кислород перекрывают, деньги вымогают. Даже кликуха у

ихнего главного — Людоед. Секешь, Саня, — Людоед? И нет ему, хорошему-то человеку, никакой жизни от этого Людоеда. Просит он защиты. И готов за это закатить. Я им в лоб говорю: сколько? Сколько ваш хороший человек бабок мне отшершавит? Они опять помялись-помялись и говорят: пять штук. Нормально, думаю, нормально… На всех, говорят. Я: на кого, говорю, на всех? Ну, говорят, типа: на нас, на троих. Я понял, что это идет разводка и сказал: на х…, кореша, нах… Вижу, они малость того, ну, типа, растерялись. А чего ты, говорят, хочешь? Я говорю: за мокруху не меньше пяти тысяч долларов наличными. А остальные расходы — оружие, транспорт, оплата помощника, если, конечно, понадобится помощник, — пусть «хороший человек» сам оплачивает. Они сказали, что я расценок не знаю, тему не секу… А я их — точно! — не знаю. Я прейскурантов в газетке опубликованных не видел. Мне самому страшно: вдруг я палку перегнул, запросил лишку и мне сейчас скажут: аревидерчи, кореш… Но они пошумели, пошумели, потом Бодуля позвонил кому-то и сказал мне: Евгений Борисыч согласен. Получишь свои пять штук… Слышь, дай-ка закурить, братан.