Птица феникс

Константинов Андрей Дмитриевич

— Позарез нужно установить двух орлов, — сказал Петрухин. — Только сейчас сообразил, что проще всего мне сделать это через вас… Разумеется, не за «спасибо». Я, мужики, сам бывший сотрудник, все понимаю… выручайте.

Оба гаишника озадаченно молчали. Возможно, они даже не до конца поняли, что именно Петрухину нужно. Дмитрий продолжил:

— Тут вот какое дело: есть два урода, которые в Питере изрядно наколбасили. Не буду даже всего вам рассказывать… потому что противно. Потому что оба — мразь редкостная. Я за ними приехал… Вы только не подумайте чего

дурного — никто их убивать не собирается. Я вам свой паспорт покажу, и — если вдруг что — вы всегда знаете, где меня можно найти. Но до этого не дойдет. Гарантирую… Поможете пробить адреса?

— Э-э, друг, — сказал старший, — мы не горсправка… ты чего-то не того.

— Я понимаю, — ответил Петрухин. — Вы мне ничего не должны. Но мы же по-человечески говорим… Вот, кстати, мой паспорт… А мои права вы уже видели. Я ведь прошу о помощи. Я так или иначе их все равно установлю. Только потрачу больше времени. И денег… Вот, кстати, деньги.

Дмитрий достал из бумажника две «стохи» с портретом Бенджамина Франклина, хотел положить их на «торпеду».

— Уберите, уберите, — быстро и нервно воскликнул Скворцов.

— Твое дело, — пожал плечами Петрухин. — Неволить не буду. (Он уже понял, что дело выгорит. Раз ему с ходу не сказали решительное «нет» — значит, дело выгорит…) Неволить не буду, но только зря. Я ведь играю в открытую. Говорю то, что есть. Помогите мне, и вам воздастся.

— А что они там натворили? — неуверенно спросил младший из инспекторов.

— Вошли в доверие к женщине… кстати, в матери им годится… потом ограбили ее и избили. Сломали челюсть, нос, два ребра, — быстро, не задумываясь, ответил Петрухин. Он знал, насколько важны в его ответах интонации и уверенность, вместе с тем говорить правду не стоило. Какое-то время все молчали. Потом Петрухин спросил:

— Ну так как, мужики?

— Ну, не знаю, — сказал Скворцов и покосился на доллары, которые Дмитрий так и держал в руке. — Не знаю, не знаю…

Петрухин:

Я ждал его в кафе рядом с вокзалом. Было душно, пахло подгоревшим маслом из кухни, воздух рассекали толстые мухи. На столах стояли вазочки с жалкими букетиками искусственных цветов. По углам зала свисали с люстр черные, закручивающиеся, липкие ленты — мухоловки… я помню такие с детства. Я впервые увидел их в деревне в Псковской области, у деда. С детства я испытывал к ним отвращение или, по крайней мере, чувство брезгливости.

Борис появился, как и договаривались, в двенадцать. В штатском он выглядел скорее как школьник-старшеклассник с короткой прической… Во всяком случае ничего гибэдэдэшного в нем не проглядывало. Борис увидел меня, подошел и сел за столик.

— Пивка? — спросил я нейтрально.

— Нет, — сказал он, — спасибо…

— Не за что, — ответил я. — Ты принес?

Он зачем— то оглянулся на дверь и кивнул головой. Я положил на стол газету, приоткрыл ее и показал две купюры, вложенные внутрь. Он снова кивнул, облизнул губы и сказал:

— Дмитрий Борисыч…

— Аюшки?…

— Дмитрий

Борисыч, вы можете гарантировать, что эти двое… ну, Петров и Крушинников… что с ними…

— Да, Боря, — сказал я. — Я даю тебе слово. Никто не собирается их убивать. Попинать, конечно, попинают. Не без того. Но уж это — извини — заслужили. А дня через два-три они уже вернутся в Тверь. Это легко проверить. Согласен?

— Да, — сказал он, — конечно… проверить это легко.

Над верхней губой у него блестели бисеринки пота. Я вспомнил, как закончился наш утренний разговор…

— Ну, не знаю, — сказал старшой. А сам зыркнул на две зеленые бумажки у меня в руке… Мне все уже было ясно: сладится у нас свадебка. Без любви, зато с приданным. — Не знаю, как же тебе помочь-то?

— Да брось ты, старшой… все ты знаешь. Тебя как зовут?

— Юрий Матвеич, — солидно он так это ответил, с уважением к себе.

— Так вот, Матвеич: двести баков гонорарий. А дело-то плевое.

— Что у тебя есть на них?

— Фамилии, инициалы и номера паспортов. За глаза хватит.

— А если ты их в расход пустишь? — спросил Юрий Матвеевич. — Мы тебе адреса, а ты их вывезешь в лес — и в расход. Потом начнется, понимаешь, следствие и нас с Борькой поникают… а?

Мне все это уже стало надоедать, я понял, что хитрый Юрий Матвеевич просто набивает цену. Он уже согласен, но набивает цену.

— Матвеич, — сказал я проникновенно. — Матвеич, очнись! Ты, наверно, сериалы ментовские смотришь? «Забойную силу»? Я же тебе показал свои документы. Я могу тебе написать расписку и даже оставить свои «пальчики»… Ну ты голову-то включи. А не хочешь — не надо. Я, в конце концов, других найду… Даже полковники в управе вашей двести баксов съедят — не поморщатся. И водочкой запьют… ну?

Алкаш в погонах подергал себя за мочку уха и сказал:

— Поглядим, что тут можно сделать… так, Борис? — Борис неуверенно кивнул. — В двенадцать, в кафе «Встреча», у вокзала.

…Борис положил на стол листок бумаги размером в восьмую часть листа из школьной тетради… Да он, скорее всего, оттуда и был — листок в наивную синюю клетку. Я взял и собрался опустить его в карман, но Борис сказал поспешно:

— Бы лучше прочитайте и запомните. Так спокойнее…

Я пожал плечами, развернул листок, прочитал текст, написанный корявым почерком: «Крушинников Александр Павлович, 1973 года, ул. Железнодорожная, дом 9. Петров Андрей Геннадьевич, 1976, ул. Третьей Пятилетки, д. 17, кв. 41».

Я свернул листок и отдал его Борису. Листок мгновенно исчез, как будто его и не было. Боря потянул к себе газету.

— У Крушинникова не указан номер квартиры, — сказал я.

— Железнодорожная — это самая окраина. Там частные дома… деревня. Какой же номер квартиры?

«Значит, — подумал я, — Крушинников».

Муха, прожужжав, как бомбардировщик, врезалась в ленту и приклеилась. Ленты-мухоловки напоминали нем-то хищных болотных гадин… так мне казалось в детстве, так же кажется и сейчас. И где-нибудь каждого ждет своя мухоловка.