Птица и меч
Шрифт:
На третью ночь этого странного заточения я проснулась от того, что Кель рывком сдернул с меня одеяло и чуть не силой вытащил из кровати. Он выглядел совершенно обезумевшим. Ничего не объясняя, он до посинения сжал свои пальцы у меня на запястье и поволок по пустым коридорам и винтовым лестницам, освещенным канделябрами. Вниз, вниз, вниз — пока перед нами не оказалась огромная кованая дверь, наводящая на самые мрачные мысли о подземельях и пытках. Холодные каменные плиты почти обжигали ступни босых ног, и я с трудом сдерживалась, чтобы не застучать зубами. Тем не менее я из принципа подавила дрожь, когда Кель отпер дверь ключом из тяжелой связки на кольце и втолкнул меня внутрь.
— Помоги
Я в смятении уставилась на Келя, но он больше ничего не сказал — просто захлопнул дверь у меня перед носом. Снова лязгнул ключ в замке. Я зачем-то подергала ручку, лишь убедившись в том, что и так знала, и прислушалась к звуку удаляющихся шагов. Кель ушел недалеко — замер в коридоре в безмолвном отчаянии, которое было для меня таким же громким, как если бы он кричал и с проклятиями колотил стену. Тени в дальнем углу шевельнулись, и я растерялась еще больше.
— Я же сказал тебе убираться, Кель!
Я осторожно шагнула вперед. Голос в углу, несомненно, принадлежал королю, но я пока не могла рассмотреть его из-за массивного, привинченного к полу стола, на котором стыли нетронутые блюда. От взгляда на бокал с бургундским вином пересохшее горло тут же заныло. Здесь тоже были канделябры на стенах, но горел из них только один. Его дрожащее пламя разбрасывало по камням горсти холодных бликов и вычерчивало на моей коже поминутно меняющиеся узоры. Я сделала еще шаг. Еда на столе выглядела простой, но изысканной — под стать королю. Однако это совершенно точно были не королевские покои. По правде говоря, комната больше напоминала пыточную — примерно такую, какую я рисовала себе в воображении на пути в город.
— Кель? Чертов бастард. Оставь меня в покое! — взревел король, который явно заметил мое присутствие, но еще не понял, кто его потревожил.
Я припала к земле и на корточках двинулась вокруг стола. Постепенно моему взору открылась стена со впаянными в нее болтами, кандалами и цепями, явно не новыми. Затем я увидела короля.
Он сидел, скорчившись в углу, будто ноги ему отказали. Запястья и лодыжки были закованы в кандалы, а от тех тянулись к стенам толстые цепи — впрочем, достаточно длинные, чтобы оставлять ему небольшую свободу движений. Похоже, их целью было скорее удержать жертву, чем причинить ей боль, и все же Тирас очевидно страдал. Рубаха его была расстегнута, кожа влажно блестела, грудь тяжело вздымалась при каждом вздохе, а тело мелко подрагивало, будто он боролся сам с собой, чтобы оставаться в оковах. Без доспехов он оказался еще более рослым, чем мне помнилось. Штаны туго обтягивали рельефные бедра; король сидел, поджав под себя ноги, запустив пальцы в длинные белые волосы и скорчившись в позе, которая выдавала сильнейшую боль. Как бы он ни гнал Келя, его тело было сплошным криком о помощи.
Не дождавшись, естественно, никакого ответа, он поднял голову и взглянул на меня сквозь спутанные пряди. Кажется, мое появление его не удивило, хотя широкие плечи окончательно поникли в отчаянии.
— Ты Целительница? — За тихим вопросом слышалась неприкрытая мука.
Я дождалась, пока мы снова встретимся глазами, и покачала головой. Тирас застонал.
— Если ты не Целительница, зачем ты здесь?
Ответить я не могла, поэтому просто шагнула ближе.
— Не подходи!
Я замерла, испуганная. Тело короля сотрясла крупная дрожь, по коже пробежала рябь, будто от приступа.
— Уходи! — прорычал он. Сейчас это меньше всего напоминало человеческую речь — скорее рев льва, наделенного даром слова. — Прочь!
Но я оцепенела. Я не могла ни закричать, ни взмолиться о пощаде, ни предложить что-нибудь за свою жизнь. Наконец я так же медленно попятилась к двери и принялась молотить в нее кулаками.
— Кель! — взревел Тирас. — Уведи ее!
Никакого ответа.
— Кель! Я тебя убью!
Но советник то ли ему не верил, то ли желал смерти нам обоим. Я невольно задумалась, заразен ли король. Возможно, он страдает от неизлечимой болезни и, когда та его прикончит, настанет мой черед?
Какие бы надежды ни возлагал на меня Кель, я совершенно точно была не в силах помочь. Несколько минут я стояла спиной к королю, не зная, что делать дальше, и не осмеливаясь к нему приблизиться. Он больше не кричал и не пытался со мной заговорить, все, что я теперь слышала, — тяжелое прерывистое дыхание. Я не хотела ему сочувствовать. Не хотела жалеть. В конце концов, он ничем не заслужил моей доброты. Но, наблюдая его агонию, трудно было оставаться безучастной. Страдания Тираса напомнили мне муки лесного орла. А если я нашла в душе каплю сочувствия к птице, неужели у меня не найдется ее и для человека, пусть даже такого, которого мне впору было ненавидеть?
Я отступила от двери и осторожно вернулась в угол. Король тут же вскинул на меня глаза, черные, безнадежные, почти молящие, но не стал кричать или прогонять. Может, у него уже не осталось на это сил? Теперь его так трясло, что цепи на полу дрожали и лязгали. Я опустилась перед ним на колени — так близко, что он при желании мог бы меня ударить, но страх куда-то ушел. Увы, у меня не было голоса, чтобы спросить, где у него болит или в чем причина его недуга. Все, что мне оставалось, — приложить ладони к горячей влажной груди, надеясь, что я смогу принести ему покой. В конце концов, с птицей это сработало.
От прикосновения мы оба вздрогнули. Я закрыла глаза, как тогда, на поляне. Облегчение. Тирас со свистом выпустил воздух сквозь сжатые зубы, и я сосредоточилась сильнее. Покой. Прохлада.
— Что ты со мной делаешь? — прошептал он.
Дыши. Спи. Отдыхай.
Дыши. Спи. Отдыхай.
Дыши. Спи. Отдыхай.
Я повторяла эти нехитрые пожелания снова и снова. Король больше не двигался, не отталкивал меня и не пытался прогнать. Я как могла усердно посылала ему целительные образы, и чем настойчивее я была, тем размереннее становилось его дыхание.
— Ты Целительница? — спросил он опять еле слышно.
Я вновь покачала головой. Я не исцеляла, а рассказывала. Предлагала. Приказывала его телу уменьшить боль, утешить агонию. Вылечить себя. Я понятия не имела, творится все это у меня в голове или слова выходят через руки сгустками энергии, но упорно продолжала сидеть с закрытыми глазами, прижимая ладони к сердцу Тираса.
— Ты ведьма, — простонал он, вольно или невольно подаваясь мне навстречу.
Я ощутила прилив торжества и удвоила усилия. Не знаю, сколько времени прошло, но дрожь, сотрясавшая короля, оставила его и передалась мне. Как и тогда, в лесах, я полностью исчерпала свои силы. Только на этот раз мне удалось отследить момент опустошения. Я с трудом удержалась от того, чтобы ткнуться лбом в плечо Тирасу. Мне хотелось открыть глаза, убрать руки с его груди, хоть как-то отстраниться, но тело не слушалось. Веки весили тысячу фунтов, руки — минимум тонну. Я покачнулась, но на этот раз меня некому было подхватить, и я упала на пол. Каменные плиты показались мне неожиданно мягкими, и я с облегчением закрыла глаза, позволив спасительной тьме поглотить себя целиком.