Птица малая
Шрифт:
Джордж со смехом подал Сандосу и Энн широкие запотевшие бокалы, по кремовой жидкости плавала пена.
– Бакарди Аньехо, – с восхищением выдохнул Сандос. Джордж поднял свой бокал, и они выпили в честь Пуэрто-Рико.
– Итак, – серьезным тоном произнесла Энн, с вежливым интересом поднимая тонкую бровь, воплощенная благопристойность, собирающаяся пригубить глоток рома. – Что вы скажете про целибат?
– Изрядная хрень, – мгновенно, с полной искренностью отпарировал Эмилио, и Энн поперхнулась. Эмилио подал ей салфетку, чтобы вытереться и, не дожидаясь, пока та придет в себя, поднялся на ноги и с самым добродетельным видом провозгласил, как бы обращаясь к воображаемому собранию [13] старомодной организации Двенадцати шагов: – Привет. Меня зовут Эмилио, и
13
Программы Двенадцати шагов представляют собой организации взаимопомощи с целью выздоровления от наркотических и поведенческих зависимостей. Нечто вроде общества анонимных алкоголиков.
– Я очень высококвалифицированный анатом, – заявила Энн с безупречным достоинством, промокая блузку салфеткой, – и могу объяснить вам точный механизм, посредством которого напиток из бокала попадает в нос.
– Энн не блефует, – предостерег его Джордж. – Она это может. А вам не случалось представлять себе программу Двенадцати шагов для болтунов? Можно назвать ее Снова, Снова и Опять.
– О боже, – простонала Энн. – Старые всегда лучше новых.
– Шутки или мужья? – изобразил невинность Эмилио.
Так и продолжился вечер.
Когда он пришел к ним обедать в следующий раз, Энн встретила его в дверях, взяла его обеими руками за щеки, поднялась на цыпочки и запечатлела на лбу целомудренный поцелуй.
– В первый раз ты пришел к нам гостем, – сообщила она ему, заглянув в глаза. – Ты уже свой, считай себя родственником, дорогой. И вот тебе ваше мужское поганое пиво.
После этого он совершал долгие и приятные прогулки до дома Эдвардсов по меньшей мере раз в неделю. Иногда оказывался там единственным гостем. Иногда бывали другие: студенты, друзья, соседи, интересные незнакомцы, запримеченные Энн или Джорджем и приглашенные ими домой. Разговор – о политике, религии и бейсболе, о войнах в Кении и Центральной Азии и прочих интересовавших Энн предметах – всегда складывался шумно и весело, и последними анекдотами гости обменивались уже на улице, под звездным небом. Дом этот сделался его пещерой – здесь всегда были рады иезуиту, здесь он мог расслабиться и отдохнуть, здесь он мог заряжаться чужой энергией, а не раздавать свою собственную. Собственно говоря, дом Эдвардсов стал первым настоящим домом Эмилио Сандоса.
Сидя на занавешенной от солнца задней веранде, с бокалом в руке, он узнал, что Джордж был инженером и занимался недавно системами жизнеобеспечения подводных горнодобывающих комбайнов и что в технологическом плане карьера его началась с логарифмической линейкой в руках, продолжилась с ILLIAC IV [14] и FORTRANом, а далее – нейтральными сетями, фотоникой и нанотехникой. Оставив работу, Джордж использовал первые недели свободы на обход старого дома, выискивая неисправности и поломки, и теперь гордился тщательно пригнанными деревянными оконными рамами, аккуратной кирпичной кладкой, опрятной мастерской. Книги он читал запойно. Он расширил сад, построил беседку, облагородил гараж, после чего расслабился и успокоился, смертельно страдая от скуки.
14
ИЛЛИАК IV – суперкомпьютер, построен в 1965 году Университетом Иллинойса для НАСА, с быстродействием до миллиарда операций в секунду.
– Вы бегаете? – с надеждой спросил он у Сандоса.
– В школе бегал кроссы.
– Остерегитесь, мой друг, он намеревается облапошить вас. Старый пердун активно готовится к марафону, – пояснила Энн, компенсируя грубое слово промелькнувшим в глазах восхищением. – Если он не бросит эту дурь, нам придется ремонтировать его колени. С другой стороны, если он откинет копыта во время забега, я сделаюсь отвратительно богатой вдовой. Я верю в страхование.
Как он обнаружил, Энн поступила к нему на курс, потому что многие годы пользовалась медицинской латынью и захотела узнать, какое отношение она имеет к породившему ее языку. Энн с самого начала хотела стать врачом,
15
Кейс-Вестерн-Резерв университет – частный исследовательский университет в Кливленде, штат Огайо, США. По версиям различных рейтингов входит в число 200–250 лучших университетов мира.
– Обожаю жесткость и силу, – пояснила она педантичным тоном, передавая Эмилио салфетку. – А хочешь, я объясню тебе, как это случается… как функционирует нос? Тут задействована интересная анатомия. Надгортанник как сиденье унитаза охватывает гортань…
– Энн! – воскликнул Джордж.
Она показала ему язык.
– В любом случае экстренная медицина – удивительно интересная вещь. За какой-нибудь час тебе привозят больного с раздавленной грудной клеткой, потом с огнестрельной раной и на сладкое ребенка с сыпью.
– Детей нет? – однажды вечером, к собственному удивлению, спросил их Эмилио.
– Никак нет. Как оказалось, мы не из той породы, которая размножается в неволе, – без смущения проговорил Джордж.
Энн рассмеялась:
– О боже, Эмилио. Тебе это понравится. А мы-то все эти годы рассчитывали мой месячный цикл! – Глаза ее округлились. – Мы думали, что дело именно в нем!
Все расхохотались.
Ему нравилась Энн, он доверял ей с самого начала. Шли недели, чувства его приобретали все более запутанный вид, и он ощущал, что все более и более нуждается в ее совете и заранее был уверен в том, что дурного Энн не посоветует. Однако признание всегда давалось ему с трудом; прошла половина осеннего семестра, и однажды вечером, после того как они с Джорджем убрали со стола, он набрался духа и предложил Энн пройтись.
– Чтобы без вольностей, – распорядился Джордж. – Я стар, но стреляю без промаха.
– Спокойно, Джордж, – бросила Энн через плечо, когда они спустились на дорожку. – Похоже, что я пробездельничала полсеместра, и профессор хочет вежливо проинформировать меня об этом.
Поначалу, квартала два, они просто по-дружески болтали, рука Энн лежала на руке Эмилио, ее серебряная голова чуть не доставала до его темной. Он начинал дважды, но каждый раз останавливался, не находя нужного слова. Наконец она вздохнула и сказала:
– Ладно, выкладывай мне о ней все.
С нервным смешком Сандос провел ладонью по волосам.
– Это настолько очевидно?
– Нет, – заверила она его вполне дружеским тоном. – Просто я несколько раз видела тебя в кампусе… в кофейне, в обществе великолепной молодой женщины, и сложила два и два. Итак. Выкладывай!
Что он и сделал. Рассказал об адамантовой непреклонности Мендес. О ее акценте, который он мог воспроизводить в совершенстве, но определить не мог. О реакции на идальго, совершенно не соответствовавшей его скромной попытке установить более дружественные отношения. О ее неприязни, которую он чувствовал, однако причины понять не мог. И, наконец, о том буквально физическом ударе, который ощутил в момент первой встречи с ней. Заключавшемся не в потрясении ее красотой, не в плотском влечении, а в ощущении… что он каким-то образом уже знаком с ней.
Выслушав его исповедь, Энн произнесла:
– Ну, пока что это просто догадка, но мне кажется, что она сефардка.
Он замер на месте.
– Ну, конечно. Еврейка испанского происхождения. – Он посмотрел на Энн. – Она полагает, что это именно мои предки в 1492 году выгнали ее пращуров из Испании?
– Что могло бы многое объяснить. – Энн пожала плечами, и они пошли дальше. – Лично мне, мой дорогой, твоя борода нравится, однако она превращает тебя в некий эквивалент Великого Инквизитора. Ты можешь раздражать ее одновременно по нескольким пунктам.