Птица малая
Шрифт:
– Дьявольщина! В «Звездном пути» все говорили на английском.
Она ткнула его локтем, однако улыбнулась уголками губ и, продолжая вслушиваться в чужую речь, взяла Джорджа за руку. И стиснула ее крепче, когда существо перестало говорить, и ждала, чем ответит Эмилио.
– Я не понимаю, – сказал Эмилио мелодичным звонким голосом, – но я могу научиться, если вы станете меня учить.
Что произошло затем, было загадкой для всей иезуитской группы, кроме Сандоса. Говорун вызвал из толпы некоторое число особей, включая нескольких подростков, – одного за другим. Каждый коротко говорил что-то Эмилио, который встречал их спокойным взглядом и повторял каждому: «Я не понимаю». Он был почти уверен, что те обращаются к нему на разных языках или диалектах, один из которых несомненно был языком Певцов, и Эмилио понял, что они переводчики и что их лидер пытается найти какое-нибудь наречие, которое окажется для них общим. Не преуспев в этом, взрослый вернулся в толпу. Там опять началось обсуждение, длившееся довольно долго. Затем подросток, значительно более мелкий, чем кто-либо из говоривших ранее, вышел вперед вместе с другим взрослым, который что-то произнес успокаивающе, прежде чем мягко подтолкнуть малышку, понуждая приблизиться к Эмилио в одиночку.
Она была худосочным ребенком, тощим и нескладным. Видя, как она подходит, испуганная, но решительная, Эмилио медленно опустился на колени, чтобы не возвышаться над ней, как над ним маячил тот взрослый. Казалось, в эту минуту они остались одни, забыв про остальных, сосредоточившись друг на друге. Когда малышка приблизилась, Эмилио выставил руку ладонью вверх и сказал:
– Привет.
Помедлив лишь мгновение, она вложила свою руку – теплую, с длинными пальцами – в его ладонь, и повторила:
– Привет.
Затем произнесла голосом столь же мелодичным и звонким, как у Эмилио:
– Чаллалла кхаери.
И наклонилась вперед, положив голову на его плечо. Когда она это сделала, Эмилио расслышал легкий вздох.
– Чаллалла кхаери, – повторил он и с серьезным видом воспроизвел ее телесное приветствие.
Жители деревни разом загалдели, громко и возбужденно. Это было неожиданно, и люди отступили на шаг, но Эмилио продолжал смотреть не малышку и видел, что она не испугалась и не отодвинулась. Он удержал ее руку и, осторожно подтянув к своей груди, сказал:
– Эмилио.
Малышка вновь повторила слово, но на сей раз не справилась с гласными, и получилось:
– Ми-ило.
Улыбнувшись, Эмилио не стал ее поправлять, думая: «Довольно близко, chiquitita [40] , довольно близко». Он почему-то решил, что это девочка, и уже полюбил ее всей душой. Теперь он ждал, зная, что малышка потянет его руку к себе. Она так и сделала, хотя прижала ее ко лбу, а не к груди.
– Аскама, – сказала она.
Эмилио повторил слово – ударение на первом слоге, а второй и третий едва обозначаются, произносятся быстро и слитно, слегка понижаясь в тоне.
40
Крошка (исп.).
Затем он сел, скрестив ноги, в тонкую коричневато-желтую пыль тропы. Аскама тоже чуть сдвинулась, чтобы смотреть ему в лицо, и Эмилио знал, что обе группы, туземцы и пришельцы, видят их с двух сторон. Перед своим следующим шагом он повернул голову и встретился глазами со взрослым, который вывел малышку вперед и сейчас стоял невдалеке, неотрывно следя за Аскамой. Привет, мама, подумал Эмилио. Потом опять сосредоточился на девочке. Подавшись назад в легком удивлении, он издал тихий возглас и, широко открыв глаза, спросил:
– Аскама, что это?
Протянувшись за ее ухо, рука Эмилио внезапно вынула цветок.
– Си зхао. – воскликнула Аскама, изумленная сверх всякой меры.
– Си зхао, – повторил Эмилио. – Цветок.
Он оглянулся на взрослого, широко открывшего рот. Та не пошевелилась, поэтому Эмилио продолжил, сотворив из пустоты уже два цветка.
– Сазхай. – вскричала Аскама, называя, по-видимому, форму множественного числа.
– Воистину са зхай, chiquitita, – прошептал он, улыбаясь.
Вскоре вперед вышли и другие дети, их родители тоже придвинулись, и вот уже обе группы, пришельцы и местные, соединились, увлеченные представлением, окружив Аскаму и Эмилио, который заставлял камушки, листья и цветы множиться, исчезать, появляться, а заодно узнавал то, что могло быть числами, существительными и, что более важно, выражениями удивления, озадаченности, восторга, следя за лицом Аскамы, поглядывая на взрослых и детей, чтобы проверить реакцию, впитывая язык тела и отражая его в танце открытия.
Улыбаясь, исполненный любви к Господу и Его творениям, Эмилио наконец протянул руки, и Аскама с готовностью устроилась на его коленях, удобно свернув вокруг себя мускулистый, сужающийся к концу хвост и наблюдая, как он приветствует других детей, начиная узнавать их имена в свете трех солнц, прорвавшемся сквозь облака. Эмилио ощущал себя призмой, преломляющей Божью любовь, словно дневной свет, испускающей ее во все стороны, и это чувство было почти осязаемым, пока он усваивал и повторял как можно больше из того, что ему говорили, мигом улавливая музыкальность и ритм речи, звучание фонем, охотно принимая негромкие поправки Аскамы, если что-то он произносил неверно.
Когда разговор стал более хаотичным, Эмилио рискнул и залопотал какую-то бессмыслицу, с серьезным видом подражая мелодике и базовому звучанию фраз, но более не стараясь быть точным в выборе слов. Такая тактика неплохо сработала при общении с гикую, а вот островитяне Трука оскорбились. К его облегчению, здешних взрослых это, похоже, позабавило; не было возмущенных криков или угрожающих жестов, а дети визжали и наперебой требовали, чтобы он «поговорил» с ними в этой веселой и глупой манере.
Эмилио понятия не имел, сколько прошло времени, но почувствовал, что спину ломит, а ноги затекли под весом Аскамы. Сняв малышку со своих колен, он с трудом поднялся, но держал ее за руку, озираясь, словно впервые все это увидел. Он заметил Джимми и Софию, которая крикнула ему: «Волшебные фокусы! Сандос, вы скрыли это от меня!» – поскольку этого не было в ее ИИ-программе. Потом Эмилио увидел Марка Робичокса, затерявшегося в толпе, – с малышом на плечах, который гордо смотрел поверх взрослых. И был там Д. У., чьи глаза, как ни поразительно, наполняли слезы. Эмилио поискал взглядом Джорджа и Энн Эдвардc. В конце концов он нашел их, взявшихся за руки, и Энн тоже плакала, но Джордж радостно ему улыбнулся и сказал, повысив голос, чтобы пробиться сквозь гвалт, устроенный детьми: