Птица малая
Шрифт:
Джон Кандотти впервые слышал, что Сандос жалуется.
– Вот оно что. Позвольте снять их, хорошо?
Он привстал и потянулся через стол, готовый расстегнуть ремни.
– На сегодня достаточно. Давайте.
Эмилио колебался. Его раздражало, что он не мог сам ни надеть, ни снять скрепы и зависел от брата Эдварда. Эмилио привык к этому и, что хуже, к самому Эдварду, но с тех пор как покинул госпиталь, редко позволял прикоснуться к себе кому-то еще. Убедить его было нелегко. В конце концов он протянул руки, одну за другой.
Когда тиски разжимаются,
– Эмилио, можно спросить вас кое о чем?
– Джон, пожалуйста… Я уже ответил сегодня на тысячу вопросов.
– И все-таки… почему они сделали с вами такое? Это была пытка? Похоже, здесь потрудился искусный хирург.
Сандос шумно выдохнул:
– Я не уверен, что сам понимаю. Процедура называлась каста акала.
Развернув свои кисти на грубом дереве стола, точно торговец, демонстрирующий покупателю длину ткани, он без видимых эмоций поглядел на них.
– О пытках не было речи. Мне сказали, что иногда джанаата делают это своим друзьям. Супаари был удивлен, что мы испытываем адскую боль. Я не думаю, что кисти у джанаата так же чувствительны, как наши. Они не выполняют работу, требующую точности движений. Все это делают руна.
Похолодев, Джон ничего не сказал, но перестал шить и слушал.
– Возможно, они считали, что длинные пальцы выглядят красиво и эстетично. А может, хотели полностью контролировать наши действия. Мы не должны были работать, но после операции и не могли. О нас заботились слуги. К тому времени в живых остались только Марк Робичокс и я. Мы были на положении почетных слуг. – Его голос изменился, стал тверже, и снова вернулась горечь. – Я не уверен только, кому тут честь выпала. Полагаю, что Супаари. Думаю, это был способ показать, что он может позволить себе содержать бесполезных иждивенцев.
– Похоже на перебинтовывание ступней китайских аристократок.
– Наверное. Да, похоже. И это убило Марка. Он истекал кровью. Он… Я пытался им объяснить, что на раны нужно наложить давящие повязки. Но он все равно истекал кровью.
Сандос снова уставился на свои руки, затем посмотрел в сторону, быстро моргая.
– Вам тоже было больно, Эмилио.
– Да. Мне тоже было больно. Я смотрел, как он умирает.
Где-то вдалеке начал лаять пес, вскоре к нему присоединился другой. Они услышали женщину, кричавшую на животных, а потом мужчину, кричавшего на женщину. Сандос отвернулся, втянув ноги на скамью, и уткнулся лбом в поднятые колени. О нет, подумал Джон. Только не это опять.
– Эмилио? Вам плохо?
– Да, – сказал Сандос, поднимая голову. – Обычная головная боль. Если бы я смог хоть немного поспать, не прерываясь…
– Опять плохие сны?
– Дантов ад – без всяких шуток.
Это была попытка сострить, но ни один из них не улыбнулся. Какое-то время оба сидели молча, погруженные в свои мысли.
– Эмилио, – сказал Джон затем, – вы сказали, что Марк начал есть местные продукты с самого начала, когда вы и Энн Эдвардс еще выполняли роль контрольных пациентов, правильно?
– Проклятие, Джон. Дайте мне передышку. Я хотел бы спуститься на берег, ладно?
Он поднялся, собираясь уйти.
– Нет. Подождите! Простите, но это важно. Было там что-то, что вы ели, а Марк нет?
Сандос смотрел на него с непроницаемым лицом.
– Что, если у Марка Робичокса развилась цинга? Может, оттого что он ел тамошнюю пищу дольше, чем вы, или вы получали витамин С из какого-то продукта, которого он не ел. Может быть, как раз поэтому он умер от потери крови.
– Это возможно, – сказал Сандос наконец.
Снова отвернувшись, он сделал несколько шагов, выйдя на солнце, и вдруг резко остановился с невольным вскриком, а затем застыл столбом.
Джон вскочил из-за стола и подбежал к Сандосу.
– Что? Что случилось?
Сандос согнулся, тяжело дыша. Сердечный приступ, испуганно подумал Джон. Или один из спонтанных переломов костей, о которых предупреждали врачи. Ребро или позвонок просто распадается без предупреждения.
– Эмилио, говорите со мной! Вам больно? Что случилось? Когда Сандос откликнулся, то заговорил с четкостью и внятностью профессора лингвистики, объясняющего что-то студенту.
– Слово хастаакала является сложным словом из ксаана, основанным, вероятно, на корне стаака. Суффикс ала указывает на подобие или параллель. Или на приближение. Префикс ха придает корню аспект активности, как у глагола. Стаака – это разновидность плюща, – произнес Эмилио контролируемым и ровным голосом, широко раскрыв невидящие глаза. – Он весьма симпатичный. Как и наши плющи, он может взбираться на более крупные и сильные растения, но имеет ветви, как у ивы.
Он поднял руки, грациозно уронив пальцы, словно ветви плакучей ивы, или стаака ивы.
– Это было каким-то символом. Я знал это из контекста.
Думаю, Супаари пытался объяснить, но это было слишком абстрактно. Я доверял ему, поэтому дал согласие. О Боже…
Джон смотрел, как он тужится, производя на свет свое новое понимание. Это было мучительное рождение.
– Я дал согласие и за Марка тоже. И он умер. Я винил Супаари, но это была моя вина.
Побелевший, дрожащий, он поглядел на Джона, ища подтверждения тому, что принял как неизбежное умозаключение. Джон решительно отказался следовать его логике, не желая соглашаться ни с чем, что увеличило бы груз вины, который нес этот человек. Но Сандос был безжалостен.