Птица Ночь
Шрифт:
Человек встал и улыбнулся.
…Уже два года вместе, он и меня научил по-своему разговаривать, а его все Острословом живут. Только вот похожие слова в конце ставить никак не научусь. Зато танцевать умею.
Вон, в прошлом месяце, он на свадьбе в одной деревне чуть не все свои песни спел, а я ноги в кровь сбила – потом целовал! – зато и набрали на неделю житья.
А когда воровать приходится, он меня с собой не берёт.
– Виселица, – говорит, – двоих не выдержит. Вор на воре сидит, дерево гнилое поставляют… Ещё палача зашибём до
Его-то виселица выдержит – он худой. Ах, что ж мне, что ж мне тогда делать?!
Итак, Ясав встал и улыбнулся. Улыбнулся он от смущения, потому что с самого утра ничего не мог понять.
Ясав пришёл на первое заседание точно к назначенному часу, но в комнате никого не было. Шлемоносцы, которые привели его, потоптались несколько мгновений и исчезли. Не зная, чем заняться, Ясав сел за роскошный стол пурпурного дерева и взял в руки какую-то блестящую безделушку.
Так он сидел довольно долго и уже начал тревожиться. Может быть, комиссия – это всё-таки только предлог? Впрочем… Ясав скосил глаза на бляху Третьего Племянника. Погубить его могли и проще, можно было не выдумывать столько. Всё-таки что-то мешало Ясаву успокоиться окончательно. Ещё некоторое время он вертел безделушку в руке и наконец понял: она напоминала ему о золотом браслете, который вчера был вручён Анири лично Бабушкой. Ясав ожидал, что она обрадуется, он ведь всё объяснил ей по дороге, но она обрадовалась, как бы это сказать, слишком сильно. Глаза… какие-то нехорошие стали у неё глаза!
И Ясаву не стало легче, когда с тем же выражением она посмотрела на его новую бляху, – из золота, конечно, – которую тоже вручил ему сам Бабушка. А потом она сказала (сейчас Ясав вспомнил):
– Ради своего ребёнка я готова на всё. Он ведь тоже будет членом Семьи? – Бабушка замурлыкал что-то умилительное, а сам при этом (Ясав теперь мог поклясться) косил глаза на вырез её хитона.
И попрощалась Агни как-то небрежно, а когда Ясав обнял её, отстранилась.
– Осторожно, – сказала. – Раздавишь. Ему нельзя.
Вчера Ясав рухнул в постель и сразу заснул, вымотанный поездками, и только сегодня вспомнил всё как следует. Вспомнил и удивился тому, какие неожиданные мысли забродили в голове. Он их ещё и сам не очень-то понимал, но они были новыми и неприятными как-то по-новому, не так, как, казалось Ясаву, они должны были быть неприятны ему.
Неизвестно, до чего бы додумался Ясав, но в это время дверь неожиданно открылась. Высунулась голова шлемоносца, повертелась в разные стороны, вперила взгляд в Ясава, испуганно раскрыла рот и исчезла. За дверью раздались удаляющиеся топот и крики: «Досточтимый Йегрес! Досточтимый Йегрес!».
«Вот новости», – подумал Ясав и на всякий случай встал с кресла. Через несколько мгновений раздались шаги уже нескольких человек. Дверь снова раскрылась, теперь уже полностью. В комнату вошёл высокий шлемоносец с пурпурной лентой через плечо и со скучающим, застывшим взглядом. Он небрежно приветствовал Ясава:
– Начальник охраны Высокой Комиссии Йегрес. Этот болван Сироб испугался, что вы вертите в руках секретный ключ от потайного шкафа. Мало того, что он золотой, с нас голову снимут, если он пропадёт; второй давно
– Сироб, прикажи, чтобы протёрли пыль, – сказал Йегрес. – И пора ставить караул у двери. Сейчас начнут собираться.
– Как же так? – сказал Ясав. – Сейчас ведь уже…
– Видно, что ты новичок, – мрачно сказал Йегрес. – Здесь всё всегда начинается на два часа позже.
– Но почему?
– Не «почему», а «для чего» – для секретности и безопасности. Ну и просто традиция такая. Женская неаккуратность… – Йегрес кашлянул и посмотрел на Ясава. – Великая Бабушка ведь…
– Да, да, – рассеянно перебил Ясав, наблюдая за тем, как шесть шлемоносцев с тряпками под командой Сироба суетятся около секретного шкафа. Йегрес тоже посмотрел на них с мрачной брезгливостью.
– Ну?
– Всё исполнено, досточтимый! – подскочил к нему Сироб, и в глазах его Ясаву почудился какой-то хитрый-прехитрый, потаённый огонёк. Ещё Ясав заметил, что Йегрес слегка поморщился, глядя на Сироба, но ничего не сказал, а только нагнулся опять под стол, щёлкнул там, и стены сошлись.
– Располагайтесь, – бросил он на прощанье Ясаву и вышел. Сироб вместе со шлемоносцами – вслед за ним. За дверью некоторое время раздавались стуки, сопенье и бряцанье. Сироб расставлял посты. Потом всё стихло. Ясав снова сел в кресло, но тут же вскочил: дверь открывалась.
В комнате оказался толстый розовый человек. Он обвёл взглядом пустые кресла, огорчённо вздохнул, пробормотал что-то о недостойной торопливости и исчез снова, быстрее, чем можно было от него ожидать.
Ясав уже не стал садиться, а просто прислонился к стене. Вскоре дверь решительно отворилась, и на пороге показался новый человек: с узким, длинным, немного бледным лицом, дьявольски красивый, но как бы замороженный. Однако, войдя в комнату и увидев Ясава, человек расплылся в улыбке. Ясаву почему-то показалось, что человек хочет, чтобы улыбка была глупой, но у него это не получается. Глаза продолжали чернеть колючими угольками. Человек поклонился Ясаву и повёл рукой, приглашая сесть. Человек ещё шире расплылся в улыбке и сел сам. Немножко побарабанив пальцами по столу, он взглянул на Ясава (тут Ясав заметил, что в глаза он не смотрит).
– Так-с, так-с, – произнёс человек. – Вот так-с…
Может быть, он сказал бы что-нибудь ещё, но дверь снова открылась и стремительно, не глядя ни на кого, прошёл к столу худощавый человек с морщинистым желтоватым лицом и наголо обритой головой.
И в то же мгновение, как он сел, дверь торжественно распахнулась. Тот, первый, толстяк, теперь уже благодушно улыбаясь, прошествовал на центральное место. Оба человека за столом встали и поклонились, а Ясав оторвался от стены и поклонился тоже. «Авов», – догадался он. На хитоне вошедшего была прицеплена золотая бляха. Только тут Ясав заметил, что двое других не имели никаких знаков различия, и почему-то почувствовал, что он тоже зря нацепил свою бляху.