Птицеферма
Шрифт:
— Она считает, что ты не женишься на них из-за меня, — бормочу.
— Ну, тут мама права, — в кои-то веки Ник не пытается отрицать мою причастность к его проблемам. — Она же видит, что я сохну по тебе годами, — резко вскидываю на него глаза. — А то ты не знала, — язвит. — Только ей невдомек, что, не будь тебя, я бы все равно и близко не подошел бы к ее претенденткам. У меня же дурной вкус, помнишь? А там все настолько «по высшему уровню», — Ник поднимает руки, изображая кавычки, — что мне хочется пристрелиться ещё при знакомстве, — закусываю губу. — Эм, ну прекращай. Сдалась тебе эта
Ухмыляюсь.
— Подальше от твоей мамы?
— Угу, — усмехается; ерошит пальцами влажные после душа волосы. — На время точно не помешает.
Улыбаюсь, смотря на него.
— Я люблю тебя, — признаюсь. — Я больше всех и всего на свете тебя люблю, — и сама крепко его обнимаю. Так крепко, как только могу.
— Янтарная, — Ник начинает шутливо отбиваться, — я тебя тоже люблю, но душить меня — не лучшая идея.
Смеемся, играючи боремся; катимся по постели.
Я люблю его. А потому никогда не скажу ни о расследовании Дэвина, ни о том, что только что поняла.
Счета Ника, как и других, тоже проверяли. Но его счетами управляла мать, глава крупного благотворительного фонда. По благотворительному «каналу» она и перевела деньги тетке Зоуи. Помощь нуждающимся — не более.
А мне-то казалось, что срыв подобной операции — слишком масштабная затея, чтобы отомстить лично мне. Как же я ошибалась.
Мейси Плун действительно никому не платила и ни от кого не получала плату за слив информации. Она что-то сдуру сболтнула Колетт Валентайн, с которой познакомилась на церемонии нашего награждения, и затем была удостоена периодического общения и приглашения на чай. А имея средства и связи, мать Ника раскрутила брошенный ей конец нити, подкупила нужных людей и избавилась от той, кто портил будущее ее единственного сына. Мейс догадалась, но струсила и не призналась; предпочла сбежать, когда поняла, что я могу вернуться.
Месть заботливой матери — как прозаично.
Сколько трупов обеспечила эта забота? Сколько крови? Неужели Колетт Валентайн не могла просто-напросто нанять киллера, чтобы избавиться от меня?
— Я люблю тебя, — повторяю смелее.
Мы переедем. Купим новую квартиру. Найдем новую работу.
У нас все получится, потому что мы вместе.
«Дело о Пандоре» окончательно закрыто.
ЭПИЛОГ
Помню эту подъездную дорожку к дому так, будто ходила по ней только вчера.
На самом деле прошло уже лет десять — в последний раз я была здесь в ночь после выпускного.
Подхожу к двери и решительно касаюсь сенсорной кнопки звонка.
Я без предупреждения. Но не сомневаюсь, что хозяйка дома меня примет.
Дверь открывает молоденькая девушка в форме прислуги.
— Здравствуйте, вы к кому? — вежливо улыбается.
Она чем-то похожа на Олушу — такие же большие наивные глаза. Смаргиваю наваждение.
— Колетт Валентайн дома?
— Да, конечно, — быстро кивает. — Вам назначено? Как вас представить?
— Эмбер Николс.
При моем имени глаза девушки изумленно раскрываются. Похоже, хозяйка дома не стесняется упоминать его в стенах своего дома.
—
Девушка убегает вглубь дома, а я остаюсь в прихожей. Осматриваюсь.
Тут ничего не изменилось за эти годы. Тот же лоск и стиль. Только с переездом Ника пропало тепло. Теперь это обычный богатый дом, холодный и слишком большой для проживающей тут одной единственной женщины со штатом прислуги.
Девушка прибегает назад.
— Миссис Валентайн вас примет, — докладывает; а у самой такие испуганные глаза, будто она приглашает к обеду черта.
— Не сомневаюсь, — откликаюсь.
Служанка бежит впереди, показывая дорогу. Но я и без нее прекрасно знаю каждый коридор, каждую комнату этого дома.
Гостиная.
Именно тут Колетт впервые показала мне свое истинное лицо, вынудив пообещать, что мы никогда не будем вместе с ее сыном. Что ж, мне нечего стыдиться — та Эмбер Николс умерла на Пандоре. Я же теперешняя никаких обещаний этой женщине не давала.
Как и в тот день, Колетт Валентайн сидит у небольшого круглого столика. Перед ней — вазочка с печеньем и чайный набор. Женщина, как всегда, идеальна: прическа — волосок к волоску, элегантное платье, изысканный маникюр, драгоценное колье на тонкой лебединой шее.
Сове было пятьдесят два года, и она выглядела старухой. Колетт Валентайн пятьдесят шесть, и она прекрасна, молода и полна жизни.
— Эмбер, девочка моя! — на накрашенных губах появляется улыбка, и мне остается только гадать, как я могла принимать этот оскал за искренний. — Я так рада, что ты жива и вернулась. Ник мне рассказывал. Я так беспокоилась… — осекается, рассмотрев каменное выражение моего лица. — Может, чаю? — уточняет растерянно, избрав линию поведения дурочки.
Но она поняла, поняла сразу, едва подняла на меня глаза.
— Благодарю, но нет.
Раскрываю перекинутую через плечо сумку на длинном ремне. Колетт вздрагивает, похоже, полагая, что у меня хватило бы ума прийти и пристрелить мать своего любимого. Усмехаюсь и под откровенно испуганным взглядом достаю заранее распечатанный лист бумаги; бросаю на стол.
— Эмбер… — начинает хозяйка дома, но я не даю ей договорить — не хочу слышать ложных слащавых речей.
— Ваш сын никогда не узнает о том, что вы сделали, — говорю негромко, но не спеша, так, чтобы Колетт наверняка расслышала и запомнила каждое мое слово. — Не ради вас, а потому, что ему будет очень больно. Ник — прекрасный человек. Он этого не заслуживает. Но не дай вам бог когда-либо ещё вклиниться между нами. Тогда вы сами проведете остаток своих дней на Пандоре. А ваш единственный сын вас возненавидит.
— Эмбер, я не понимаю…
— Понимаете, — отрезаю. — Почитайте на досуге, — киваю на брошенный мною на стол листок. — Это неполный список тех, кто умер по вашей вине. Надеюсь, они будут являться к вам ночами.
Разворачиваюсь и направляюсь к двери.
Мне больше нет смысла тут находиться. У нас сегодня рейс — летим на Старую Землю. Говорят, там потрясающие моря, лучше, чем на Сьере.
— Эмбер, погоди! — Колетт Валентайн вскакивает и бросается за мной.
Оборачиваюсь через плечо, пригвоздивши ее взглядом к месту; качаю головой.