Птичий путь
Шрифт:
Дара Валга не заботила Сколота, поскольку подобные круги его не держали, однако сторож, видимо все-таки предупрежденный научным руководителем, до половины четвертого утра бродил со своим псом вокруг здания и даже тропинку натоптал вдоль клумб у парадного фронтона. Согнала его лишь предутренняя обильная роса – вымок до пояса и удалился сушиться. Тем часом Сколот зашел через кусты от реки, поднялся на высокий берег и наконец-то забрался под карниз, втащив на шнурке воду и траву. И только здесь обнаружил забитое фанерой и закрашенное полукруглое окно, которое когда-то венчало всю ширину портала. Один его сегмент был
Обрадованный таким открытием, Сколот соорудил гнездо, но прежде чем лечь, вскарабкался на атлета и осторожно заглянул в каминный зал Стратига. Однако багровое от восхода стекло превратилось в зеркало, и он увидел лишь свое собственное отражение: прильнуть вплотную мешал широкий сливной козырек подоконника. В любом случае появление вершителя судеб теперь не могло остаться незамеченным, а в этой засаде можно безвылазно просидеть хоть неделю и в нужный момент внезапно предстать перед ним, проникнув в музей прямо из засады, – с этой мыслью Сколот залез в убежище и уснул.
А проснулся от грохота, визга электрического инструмента, лая собак и гортанной речи. Невидимое солнце уже поднялось высоко, и первой мыслью было – проспал что-то важное. Он выглянул из-под навеса и узрел перед главным фасадом десятка полтора рабочих в оранжевой униформе и грузовик: кажется, собирались красить фасад, разгружали металлические леса, косили траву, скребли шпателями колонны портала и стены, а со вскрытых парадных дверей обдирали шлифмашинкой старую краску. Несколько человек разносили торф на клумбы, отсыпали гравием дорожку, и еще дальше целая бригада начинала восстанавливать давно утраченную лестницу к воде. На самой же реке буксир подводил к берегу зеленый военный понтон, вероятно вместо причала.
Еще вчера этот самый затаенный уголок парка в одно мгновение стал многолюдным и доступным: должно быть, музей срочно готовился принимать туристов, приплывающих на пароходах. Эта цветистая азиатская орда, управляемая толстой рыжей теткой, работала как-то поспешно, с истерическим энтузиазмом и в любой момент могла обнаружить Сколота. Перед порталом выстраивали леса, и надо было немедля покидать столь удобное место для засады. Почти не скрываясь, он выбрался из укрытия; опираясь на колонны, сполз по ним на крыльцо и заглянул в распахнутые парадные двери. Внутри музея была та же суматоха, что и на улице, только вместо азиатов там работали русские женщины – мыли, чистили и оттирали десятилетиями копившуюся музейную пыль и грязь, сдвинув на середину неподъемную старинную мебель. Тут же маячили бабушки-смотрительницы, и даже мелькнула экскурсоводша в красной косынке и синем халате.
Более ведомый любопытством, чем надобностью, Сколот беспрепятственно вошел в здание и повертелся между женщин – никто не обращал внимания. Чужие уборщицы трудились молча, сосредоточенно и отчаянно, как муравьи, под строгим присмотром старушек, которые тряслись над каждой перемещаемой вещицей. Появилась мысль под этот шумок подняться
– Опять вы? Как сюда попали?
От вчерашнего зудящего занудства не осталось следа – голос ее был утомленный, надломленный, гаснущий, глаза воспаленные, щеки впалые, отчего лицо вытянулось и утратило начальственную строгость.
– Я же обещал прийти, – простецки сказал он. – А что такое произошло?
Дара обвела взглядом напряженную суету, хотела что-то объяснить, однако спохватилась:
– Я обязана сдать вас охране. У меня приказ…
– Сдавай, – усмехнулся Сколот. – Но сначала скажи, кто тебя так измучил.
– Вы! – выдохнула она. – Со своими зеркалами, душами покойников. И вообще!.. Я не спала всю ночь!
– Кошмары снились?
– Кошмар начался утром. С этим авралом…
– По какому случаю?
Экскурсоводша огляделась – поблизости никого не было.
– Сама толком не знаю… Вам-то что? Вы случайно не тероррист? Нас предупредили… Почему, например, спина белая? Вы где отирались?
Он попытался отряхнуть куртку – бесполезно.
– Обыкновенная известка.
– А хотят покрасить водоэмульсионкой, – вдруг пожаловалась Дара. – Через неделю здание будет в ошметках. Краска к извести не пристает!
– Вчера просился на работу – не взяла, – ревниво напомнил Сколот. – Я бы мог покрасить как надо. А сегодня столько народу наняла…
– Никого я не нанимала! – почти исступленно заговорила она. – По распоряжению сверху. И деньги сразу нашлись… Какое-то важное лицо вздумало посетить наш музей. Нагнали таджиков, а они сейчас испортят главный фасад… Меня никто не слушает, делают что хотят!
– Важное лицо – это кто?
– Чуть ли не сам президент Соединенных Штатов. Или будто китайский генсек…
– Если китайский, то директор будет с ним?
Одержимая своими мыслями, Дара его не услышала и проговорила обреченно:
– Юрий Никитич увидит – убьет за такой ремонт…
Видимо, она выслужила свой нынешний урок, попала в число приближенных и теперь сильно переживала за свое место придворной Дары.
– Он не убьет, – утешил Сколот. – Ну, странствовать отправит, лишит пути, и тогда ты поймешь, каково это…
– Как это – лишит? – У нее не было уже сил как-то выражать эмоции.
– Не задаст никакого урока, и жизнь станет бессмысленной. Для гоя это равносильно смерти…
– Вы что опять несете? – встрепенулась она. – Какой смерти? Вам-то что надо? Что вы ко мне пристали?
– Да я не приставал…
– Ну вот и идите отсюда!
– Давай встретимся вечером? – предложил он. – В зале зеркал?
Тогда показалось – еще немного, и Дара раскроется сама, и он даже пожалел ее, не стал дразнить, надоедать и пошел с территории музея. Согнанные из города дворники подметали сам парк и дорожки, цветоводы спешно засаживали только что отсыпанные клумбы, и он как-то не обратил внимания, что нет просто гуляющих людей, мамаш с детьми и пенсионеров, которых в парке всегда было с избытком. Вместо них на центральной аллее оказался асфальтоукладчик с бригадой рабочих и монтеров, которые ставили фонари и тянули провода.