Птичий путь
Шрифт:
Марат представления не имел, где можно добыть белые розы, и сначала помчался вдоль улицы, выглядывая их в чужих садах, но солнце опустилось так низко, что все оттенки казались розоватыми. И тогда он стал спрашивать всех встречных на разных языках:
– Белые розы? Мне нужны белые розы! Вы не знаете, где можно купить настоящие белые розы?
Прохожие жали плечами, болгары обманчиво кивали, что означало «нет», а иные шарахались и смотрели с недоумением. Так он добежал до резиденции королевы, где видел большой розарий, и, забыв о кактусах и аллергии, устремился в ботанический сад – уж там-то наверняка они есть! В вечерний час здесь прогуливались редкие парочки, бегали
Корсаков сходил к воротам, где всегда торчала билетерша, но и там никого не нашел. Просто коммунизм какой-то или крайняя бесхозяйственность. Наконец он узрел мусорщика с тележкой, очищающего урны, и бросился к нему.
– Мне нужны белые розы! – сказал по-русски в надежде, что болгарин поймет. – Готов купить за хорошие деньги.
Но это оказался румын, лепечущий на своем, похожем на итальянский, языке, которого Марат не знал. А надо было спешить, ибо Симаченко с Роксаной могли появиться здесь в любую минуту. Тогда он дал мусорщику сто долларов и повел его в розарий, где указал на куст:
– Куплю весь! – И показал деньги.
Румын понял, засверкал цыганским глазом, однако распорядиться розами не посмел; из всего, что сказал, стало ясно, что надо спросить директора, мол, в королевской резиденции ничего не продается. И все показывал куда-то в сторону аллеи кактусов, которую Марат запомнил на всю жизнь и идти туда не собирался, однако услышал отдаленные голоса. Перекликались по всему саду, словно грибники в лесу, и двигались в их сторону. Румын засуетился, поклянчил еще денег, дескать, за информацию, но ничего не получил и убежал.
Скоро из зарослей сада показалась разрозненная цепочка людей, ведомых капитаном, и только тогда Корсаков сообразил, что происходит: сотрудники резиденции королевы прочесывали парк – искали Роксану!
– Она появляется!.. – задыхаясь, доложил Симаченко. – И все время исчезает!.. Как сквозь землю!..
– Куда исчезает? – Марат почуял неожиданное головокружение. – Ты плохо ищешь!
– Видишь, я народ организовал! – возмутился капитан. – Всё прочесали, под каждым кустом… Мелькнет – и нет!.. Сколько раз видел сам, Марат! Среди кактусов… Тут же везде камеры! Охрана видела!.. И будто растворяется! Как призрак!..
– Что ты мне тут?!.. – Головокружение переросло в ярость. – Сейчас покажу призрак!..
– Почему ты мне не веришь?! Я тут полтора часа гоняюсь!
Корсаков сшиб его одним ударом в переносицу, наступил ногой на грудь.
– Ты упустил ее, скотина! – заорал, и в глазах потемнело. – Я розы нашел!.. А ты!..
Болгары стояли полукругом, смотрели с недоуменным испугом и не вмешивались. Марат пнул капитана, бросился в сторону аллеи кактусов, однако вернулся.
– Кто директор? – спросил по-русски. – Кто начальник? Вот этого всего? Кто? Чье это?
Охранники сада опомнились, заслонили собой пожилую женщину в очках. Послышался приглушенный ропот, что-то про полицию.
– Мне цветы нужны, – продираясь сквозь гнев и одновременное отчаяние, натужно проговорил Корсаков. – Настоящие, белые, для нее. Я у вас нашел, там!.. Продайте мне розы, пожалуйста.
Сотрудники королевской резиденции взирали настороженно и пытливо – должно быть, не понимали русского языка.
– Хочу розы, – на английском повторил он. – Белые… Там целых три куста!
Люди таращились на него и молчали. Даже нокаутированный Симаченко, пытаясь встать на ноги, замер на четвереньках и лишь шумно утирался и швыркал разбитым носом.
– Кто мне даст розы? Для девушки… Нет, вы не понимаете, люди! Она не просто девушка. Ее зовут Карна! Она богиня!.. Вот, поцеловала меня! Смотрите!.. Она достойна самых белых роз! Если не дадите, я нарву сам!
16
Арест Хана потряс нефтянку и привел в чувство уже на следующий день. Это сразу же отметил водитель Сторчака, когда утром ехали из загородного дома в Осколкове. Убрали придорожный крест вместе с венками и повядшими цветами, и даже яму от бетонного основания заровняли, а цены на топливо упали сразу на рубль и более, причем во всех крупных компаниях одновременно. Хирургический способ удаления опухоли сработал, теперь следовало ожидать массовой сдачи противника, поэтому Сторчак включил лишь один телефон спецсвязи, чтобы обеспечивать информационную поддержку премьера. Прежде чем принимать пленных, надо было заставить их поволноваться, да и сейчас было не до них. В технопарке он в первую очередь заглянул в коттедж Церковера на краю кукурузного поля.
В комнате, приспособленной под больничную палату, теперь постоянно дежурил священник, возможно поэтому врачей поубавилось, но добавилось аппаратуры и технического персонала. И хотя особняк был под наблюдением внешней охраны, появление непроверенных людей со стороны было сейчас вредным и даже опасным. Это была единственная лазейка на режимный объект, сквозь которую шла утечка информации и могли подсунуть кое-что посерьезнее, тем более медтехнику ввозили в спешке, без особого контроля. Сам новоокрещенный заметно поздоровел, по крайней мере открывал глаза, следил за движениями, шевелил обеими руками, все слышал и, кажется, понимал, но дар речи еще не вернулся. Неподалеку на площадке посреди кукурузного поля дежурил вертолет с пилотом, однако консилиум все еще считал Оскола нетранспортабельным и не позволял вывезти его в клинику, что было бы сейчас правильным.
Увидев Смотрящего, Оскол вновь попытался сесть и что-то сказать, но ему не дали сестры, дежурившие возле постели, как два ангела. Рассказывать что-либо о вчерашних событиях и встречах, тем паче в присутствии посторонних, Смотрящий не стал: при таком обилии завезенной с улицы аппаратуры это было слишком рискованно.
– Хана арестовали, – решился он обрадовать старика общеизвестным уже фактом. – Еще вчера. Прокуратура ведет обыски. Цены на заправках сразу рухнули…
Церковер услышал больше, чем он сказал, и вроде бы даже попытался улыбнуться. Сторчак пожал его руку и ощутил достаточно крепкую, живую ладонь.
– Ничего! – добавил при этом бодро. – Уже есть чем дать отмашку. Последний да будет первым!
Было видно, больной понимает, о чем идет речь, по крайней мере глаза его заблестели – всякая положительная эмоция сейчас работала во благо.
– Я помню, информация – это власть. – Сторчак покосился на запертую дверцу сейфа. – И мне сейчас ее не хватает. И людей не хватает…
Сказал так, словно пожаловался, и был понят: Оскол замычал, силясь что-то ответить, и медсестра перевела:
– Он посылает вас в музей.