Птицы в воздухе. Строки напевные
Шрифт:
Будто ты только лик Божества.
Напрасны слова,
Прекрасна лишь страсть без предела,
Лишь счастье, лишь дрожь сладострастья, лишь
сердце, горение, вздох.
О, Солнце, ты яростный Бог!
О, Солнце, ты ласковый Бог!
Ты сжигаешь степные пространства,
Зажигаешь всех смуглых людей,
Ты горишь, и лучисто твое постоянство,
Бледноликого жарко пьянишь вовлеченьем в легенду
страстей,
Ты горишь, ты горишь без конца,
Ты поешь, и рождаются струны,
И поют, и колдуют сердца,
И красиво блаженство лица,
И влюбленность есть праздник души, праздник
свадьбы, сверкающе-юный.
Солнце, о, Солнце, ты Бог золотой,
Дай чарования снова и снова,
Хмеля еще, горячо-золотого,
Дай мне упиться твоею мечтой.
Солнце, я твой, все прошел я обманы,
Все миновал я круги,
Солнце, возьми меня в горные страны,
Солнце, сожги!
У МАЙСКИХ РАЗВАЛИН
Еще не погасла Луна,
Но светит румянцем рассвет.
И ярко Венера видна,
Царица блестящих планет.
Созданья великих веков,
Застыли руины Уксмаль.
Воздушны края облаков,
Безбрежна пустынная даль.
Здесь жили когда-то цари,
Здесь были жрецы пирамид.
Смотри, о, мечтанье, смотри,
Здесь жемчуг легенды горит.
Здесь чудится памятный стих
О сне, что в столетьях исчез.
Пропел, и, изваян, затих,
Под тройственным светом Небес.
В безгласьи седеющих плит
Узорные думы молчат.
И только немолчно звучит
Стоустое пенье цикад.
ИЗУМРУДНАЯ ПТИЦА
В Паленке, меж руин, где Майская царица
Велела изваять бессмертные слова,
Я грезил в яркий зной, и мне приснилась птица
Тех дней, но и теперь она была жива.
Вся изумрудная, с хвостом нарядно-длинным,
Как грезы крылышки, ее зовут Кветцаль.
Она живет как сон, в горах, в лесу пустынном,
Чуть взглянешь на нее — в душе поет печаль.
Красива птица та, в ней вешний цвет наряда,
В ней тонко-нежно все, в ней сказочен весь вид.
Но как колодец — грусть ее немого взгляда,
И чуть ей скажешь что — сейчас же улетит.
Я грезил. Сколько лет, веков, тысячелетии,
Сказать бы я не мог — и для чего считать?
Мне мнилось, меж могил, резвясь, играют дети,
И изумруд Кветналь не устает блистать.
Гигантской пеленой переходило Море
Из края в край Земли, волной росла трава.
Вдруг дрогнул изумруд, и на стенном узоре
Прочел я скрытые в ваянии слова:—
«О, ты грядущих дней! Коль ум твой разумеет,
Ты спросишь: Кто мы?— Кто? Спроси зарю, поля,
Волну, раскаты бурь, и шум ветров, что веет,
Леса! Спроси любовь! Кто мы? А! Мы — Земля!»
ОРХИДЕЯ
Я был в тропических лесах,
Я ждал увидеть орхидеи.
О, эти стебли точно змеи,
Печать греха на лепестках.
Того, что здесь грехом зовется,
Во мгле мещанствующих дней.
О, гроздья жадных орхидей,
Я видел, как ваш стебель вьется.
В переплетенности стволов
Друг друга душащих растений,
Среди пьянящих испарений,
Я рвал любовный цвет грехов.
Склонись над чашей поцелуйной,
В раскатном рокоте цикад,
Вдыхал я тонкий сладкий яд,
Лелейпо-зыбкий, многоструйный.
Как будто чей-то нежный рот,
Нежней, чем бред влюбленной феи,
Вот этот запах орхидеи
Пьянит, пьянит, и волю пьет.
ЗЕРКАЛО
Я зеркало ликов земных
И собственной жизни бездонной.
Я все вовлекаю в свой стих,
Что взглянет в затон углубленный.
Я властно маню в глубину,
Где каждый воздушно-удвоен,
Где вес причащаются сну,
Где даже уродливый строен.
Тяжелая поступь живых,
Пред глубью меняясь, слабеет,
Радение сил неземных
Незримо, но явственно реет.
Душа ощущает: «Тону»,
Глаза удивляются взору.
И я предаю тишину
Запевшему в вечности хору.
ЗМЕИНОЕ ОТРОДЬЕ
У Тифона на плечах
Сто голов дракона.
Много блесков в их очах,
Дышит рев, и дышит страх,
На плечах Тифона.
Чу, мычания быка,
Свист стрелы летящей,
Глотка львиная громка,
Пес рычит изподтишка,
Вот завыл, грозящий.
С оживленных этих плеч
Все Тифону видно,
Столкновенье вражьих встреч,
Он ведет с женою речь,
Слушает Ехидна.
Горго-сын к нему склонен,