Пучеглазый
Шрифт:
3
— Вот что я тебе скажу: я сделала большую ошибку, когда попеняла маме, что она слишком часто уходит из дома по вечерам. Чтобы мне угодить, она стала оставаться дома. Но поскольку я по глупости сказала, что ничего не имею против Джеральда Фолкнера, то всякий раз, как он звонил, чтобы пригласить ее куда-нибудь, она, теребя телефонный провод, отвечала: «Ох, и не знаю, Джеральд. У нас в больнице выдался тяжелый день, и я совсем вымоталась
Я ненавидела визиты Пучеглазого. Мне все казалось немилым, когда он к нам заявлялся. Не могу объяснить толком, но я переставала чувствовать себя дома, если он расхаживал по комнатам в поисках карандаша, чтобы решить кроссворд, с шипением сливал воду в туалете на первом этаже или снимал мой портфель с кофейного столика, чтобы удобнее было смотреть телевизор лежа на диване. Я ненавидела маму за то, что она была с ним такой счастливой, спокойной и внимательной. Я ненавидела Джуди только за то, что она неизменно отвечала на все его идиотские вопросы и фальшивые любезности. Порой я ненавидела даже милейшую пушистую Флосс: она живо смекнула, что Пучеглазый не самый шустрый из людей, и охотно устраивалась у него на брюках, мурлыкая, роняя шерсть и наслаждаясь жизнью.
Но больше всего я, конечно, ненавидела его самого.
И Пучеглазый это знал. Он был не дурак и не мог не заметить, что при всех его посещениях я ни разу по собственной воле не заговаривала с ним, а на его вопросы отвечала, только пока мама была рядом и все видела и слышала. Но если он обращался ко мне, когда она разговаривала по телефону или была в ванной, я просто делала вид, что не слышу, выходила из комнаты или заводила на полную громкость мелодию из Маппет-шоу на проигрывателе Джуди. Конечно, я вела себя грубо и по-детски, но так я себя чувствовала. Из вечера в вечер я слышала, как обрывается у нашего дома ворчание мотора его автомобиля, и видела в окно, как он выбирается с водительского сидения, сует пальцы за ремень на талии и подтягивает брюки, а потом направляется по дорожке к нашему дому. Сам его вид раздражал меня до такой степени, что я искала любого повода убраться наверх, где готова была просидеть весь вечер, делая вид, что читаю или делаю уроки, только бы меня не заставили спуститься вниз и быть с ним вежливой и любезной.
Мама все это видела и не видела, если ты понимаешь, что я имею в виду. Ясное дело, она знала, что я не больно-то его жалую. И понимала, что по мне, лучше бы Пучеглазый угодил под автобус, или слинял куда-нибудь подальше — в Папуа — Новую Гвинею или там Куала-Лумпур, или бы стал ухлестывать за чьей-то чужой мамой. Но вряд ли она догадывалась, как сильна была моя ненависть, как отчаянно он действовал мне на нервы, каким противным мне казался.
Но я не могла сказать ей об этом! Ну как ей это объяснить?! Я пыталась, но всякий раз не могла найти нужных слов, и все кончалось тем, что мама смотрела мне в глаза с тревогой и ожиданием, а я мямлила: «Ничего! Это неважно, честное слово. Забудь».
Однажды, когда мамы не было дома, я попыталась поговорить с папой, но ничего путного из этого не вышло.
— Да что с ним не так, дорогуша?
Я намотала на палец зеленые пластиковые колечки телефонного провода и потянула что есть силы.
— Он отвратительный. Вот что с ним не так.
— Что значит отвратительный?
— Он подлиза.
— Подлиза?
— Да, он подлиза, а еще — противный и мерзкий, меня от него тошнит. Стоит хоть разок взглянуть на него, и меня всю выворачивает.
— А что о нем думает Джуди?
Врать бесполезно. В конце концов, взрослые всегда докопаются до правды.
— Ну, Джуди он вроде нравится.
Папа помолчал, а затем спросил:
— Просто из любопытства — а как этот Джеральд Фолкнер выглядит?
— Отвратительно.
— Китти, ну ты уж явно преувеличиваешь! Уверен, что этот новый приятель твоей мамы вовсе не так плох. Наверняка он совершенно нормальный — средних лет, немного раздался в талии, чуть-чуть лысоват…
С таким же успехом папа все это мог отнести
— Полагаю, что так.
Я еще сильнее натянула провод так, что кончик пальца посинел.
— И, думаю, у него самое нормальное лицо, так ведь? Я хочу сказать, что, встретив его на улице, никто не закричит с перепугу и не шарахнется в ближайший переулок.
— Я бы испугалась.
Теперь мой палец стал ярко-фиолетовым.
— Но что с ним не так?
По папиному голосу я догадалась, что ему этот разговор надоел, так же как и мне.
— В придачу к тому, что он отвратительный, противный, тошнотворный, да еще и подлиза?
— Да, в придачу ко всему этому.
— Не знаю! — крикнула я в отчаянье, и голос мой пролетел по телефонному проводу до самого Бервика-на-Твиде. — Я не знаю!
И это была чистая правда. Я не могла и себе самой объяснить, что было не так с Джеральдом Фолкнером и почему из ночи в ночь я не могла сомкнуть глаз и все придумывала разные напасти, где ему отводилась роль главной жертвы. В понедельник я думала, как бы устроить так, чтобы высоченная фабричная труба рухнула прямо ему на голову. Во вторник готовила ему кончину от ужасной неизлечимой болезни. В среду его чуть-чуть не переехал пьяный водитель. В четверг я представляла, что он споткнулся, прогуливаясь с мамой у бассейна, упал в воду и утонул. Ей-богу, я так увлеклась придумыванием этих несчастных случаев, что когда в пятницу Пучеглазый как ни в чем не бывало опять заявился к нам с коробкой шоколадных конфет под мышкой, я даже удивилась, каким бодрым и здоровым он выглядел!
Он вошел и сразу подхватил Флосс на руки.
— Никак нынче Шотландия играет с Бразилией у вас в гостиной? — спросил он, кивая на то, что в комнате горели все лампочки. — Знаешь, Китти, такой опытный борец против ядерных реакторов, как ты, должна следить, чтобы свет в доме не горел зря. Это снизило бы нагрузку на местный реактор. Глядишь, и Торнесс [3] бы оказался не нужен.
Я нахмурилась. Пучеглазый улыбнулся и прошел мимо меня в гостиную, где Джуди уже, поди, поджидала его, разложив игру — монополию или скраббл — на кофейном столике. Иногда он по пути выключал пару лампочек. У него был пунктик на экономии электричества, правда. Пару раз я заставала его, когда он, возвращаясь из уборной, останавливался у счетчика и следил за тем, как крутится колесико там внутри.
3
Ядерная электростанция в Великобритании.
— Видимо, вы оставили что-то невыключенным, — говорил он встревоженно. — А стиральная машина не работает, часом, вхолостую? Просто не верится, что оно так вертится только из-за лампочек.
Тогда из комнаты выходила Джуди и смеялась над ним до тех пор, пока он не переставал бурчать и не возвращался вслед за ней в комнату продолжать игру. Я же с топотом поднималась наверх в свою комнату, включая по пути все встречавшиеся лампочки. Вот как он меня допекал!
А я — его. Я знаю. Если честно, я была маленькой мегерой. Я взяла за правило никогда не передавать то, что он просил сказать по телефону. Что бы он ни говорил, я слушала его с ехидной ухмылочкой. Я делала вид, что все, принесенное им в наш дом, содержало потенциальную угрозу: могло взорваться или быть отравлено. Я ни за какие коврижки не согласилась бы подойти посмотреть великолепную коллекцию ракушек, которую он принес Джуди, когда она закончила изучать Древний Рим и перешла на Обитателей морского побережья, и никто не смог бы поймать меня за тем, что я ем его шоколадные конфеты. Да, не стану отрицать: я здорово действовала ему на нервы. Не меньше, чем он действовал на нервы мне.