Пуля для эрцгерцога
Шрифт:
Дуэль сия бессмысленна. И честь не задета, ибо я даже не помню, острием какой именно колкости он попал в нее. Стало быть… Стало быть, я имею полное право удалиться. Не только из иллюминированного этого хаоса, но и из города. Дорожные мои бумаги выправлены до самого Петербурга. Матушка, батюшка, Отечество! Очи мои увлажнились. Я оглянулся – куда бы поставить ненужный стакан, и тут увидел перед собою незнакомое, но, кажется, живо во мне заинтересованное лицо. Это был среднего роста крепыш в длиннополом фраке с атласными лацканами и в белой манишке. Квадратный прыщавый лоб, широко, по-коровьи посаженные глаза. Большая капля пота в кожаной складке на переносице.
– Я слышал, вы деретесь завтра утром? – спросил он. Смотрел он прямо в мои сыновние слезы. Чтобы этот немец не понял меня правильно, я отхлебнул большой глоток шампанского, демонстративно промокнул влагу платком и пояснил:
– Очень крепкое. Прямо прошибает…
– Позвольте представиться. Штабс, капитан.
Подождав несколько секунд, я осторожно (хватит с меня одной дуэли) спросил:
– А, виноват, имя ваше? – что мне, собственно, до того, что он в столь молодые годы уже при хорошем чине.
– Капитан Штабс, – сказал он громче, и подбородок его дрогнул, – военный атташе здешнего германского посольства.
Бывают люди, для которых их звание – фетиш. Что же сказать в ответ?
– Я человек частный (фамилию, кажется, не стоит называть). Путешествую, изучаю искусства. Живопись, ремесла. Мебель.
Немец наморщил лоб и промокнул каплю на переносице.
– А зовут вас как?
– Пригожин Иван Андреевич. А вас?
– Значит, это вы деретесь с господином Вольфом? Когда мне показали вас, я удивился – такой не воинственный вид.
– Не только вид, у меня и сердце не воинственное.
– Теперь же я удивляться перестал. Вы способны разозлить кого угодно. Даже такого одухотворенного человека, как Алекс.
Я еще отхлебнул шампанского.
– Своею обходительностью он довел меня до того, что тому назад не более часа я душил его обеими руками. И жалею, что не задушил.
Пруссак надменно откинул голову. Все, убегать придется от двух дуэлей сразу.
– Вы пытаетесь намекнуть, что господин Вольф…
С тоской почувствовал я, что скатываюсь в невидимую, но неотвратимую пропасть. Любая фраза усугубляла мое положение. К счастью, судьба выделила на мою долю спасителя: появился из-за соседней колонны невысокий, с морщинистой лысиной и дряблой личиной господин. У него плюс к указанному были огромные выпуклые брови, очки и развязность в движениях. Если бы он назвался господином Шимпанзе, я бы не удивился.
– Терентий Ворон, здешний газетный волк, – очаровательно гримасничая, сообщил он. Взглянув на нас, он мгновенно понял суть дела и с налета с помощью трех-четырех фраз сначала смягчил противостояние, а затем и вовсе рассеял. Немец, недоверчиво набычившийся при его появлении, через минуту сам громко соглашался, что это довольно забавное соединение: фамилия Штабс и звание капитан. Чтобы окончательно его умаслить, господин Ворон поведал мне историю семейства Штабсов. Оказалось, что капитан своеобразно родовит. Прямой его предок, швабский студент, с длинным кинжалом набросился на императора Наполеона. Ажиотация его происходила от патриотических речей господина Фихте.
– Ну и как, покушение было удачным?
Ворон шутку оценил и, криво улыбаясь, отвернулся.
– К сожалению, нет, – сказал капитан, и было видно, что действительно «к сожалению».
– Его высочество князь Петр с княгиней Розамундой!
– Вот поэтому наш род не так знаменит, как род Брутов.
Тогда до меня не полностью дошел смысл этого замечания. Я наблюдал появление правящего семейства. Кривоногий человек с огромной лысой головой, украшенный, как рождественская елка, вел под руку высокую, вроде бы стройную, но слегка неустойчивую даму. Длинное платье, сошедшее прямо со страниц «Журнал де демуазель» 1904 года, скрывало неуловимый дефект походки.
За спиной раздался бравый баритон Штабса:
– Княгиня принадлежит к роду Гогенцоллернов!!!
У газетного волка было свое мнение на сей счет:
– У этой замечательной четы общая кличка – «отдаленное родство».
Я решил, что мне в такой ситуации разумнее всего промолчать.
– Его высочество – представитель местной руситской династии Кнежемировичей. Раз пять ее свергали, когда Ильванию присоединял кто-либо из более сильных соседей. При обретении временной, почти всегда условной свободы ее возводили на престол вновь. За неимением другой.
– Ну а кличка?
– Князь Петр состоял в плохо подтвержденном родстве с сербским королевским домом Обреновичей, а супруга его – четвероюродная племянница кайзера Вильгельма. Правда, Кнежемировичам есть и самим чем похвастаться. Существует гордая историческая легенда, по которой примерно тысячу лет назад князь Руст дал отпор венгерскому предводителю Арпаду, из-за чего мадьяры не пошли на юг, а повернули в Паннонию. Но, думаю, в памяти любого народа полно подобной малодостоверной чепухи.
На его месте последней фразы я бы не произносил.
Капитан, кажется, держался того же мнения, но молчал. Зубастый газетчик, однако, и не думал останавливаться.
– Существует и другое истолкование клички. Дело в том, что с самого момента брака князь и княгиня ни разу не спали вместе. Князь импотент из-за перенесенной в детстве свинки, а княгиня…
Капитан недовольно кашлянул.
– Впрочем, о ней вы многое поймете сами.
Я тихо поинтересовался у господина Ворона, не боится ли он, что у здешних стен есть уши.
– Уши у них, может быть, и есть, – держась все того же нагло-беззаботного тона, отвечал он, – зато абсолютно нет мозгов. Тайная полиция княжества состоит из десятка кретинов, причем все они находятся на содержании у немецкого посольства.
Капитан покашлял то ли смущенно, то ли польщенно.
– А вот и мадам Ева, – восторженно сказал Ворон. Навстречу высокородным гостям вышла хозяйка. Встав со своего раздавленного пуфа, она сильно выиграла в моих глазах. С особой артистической грацией несла свою сложную прическу. Но одеяние ее… как бы это определить… на общем чопорном фоне смотрелось слишком экстравагантно. Псевдоантичная туника, удлиненный складчатый пеплос, сандалии с позолоченными ремешками. Вместо утренних перьев в каштановых волосах – диадема. Дорогостоящая фантазия из мастерской самого Поля Пуаре.