Пуля
Шрифт:
Выстрел заставил меня присесть, но тут я обнаружил, что еще жив. Подняв глаза, я с удивлением увидел, что у стоящего напротив меня бандюка между глаз появилась еще одна дырка, из которой тоненькой стройкой капает кровушка. Пару секунд мой похититель стоял неподвижно, а потом его ноги подломились, и он упал на спину, широко раскинув руки. Я обернулся.
Метрах в двадцати от меня стоял Вася, расставивший ноги как в ковбойских фильмах. Позади него по холму к нам бежала Катя. На дороге стоял их "Мерседес" с кокетливо привязанным к антенне зеленым шариком в
— Живой?
— Живой. Найди что-нибудь, там палку какую, а то этот гад меня наручниками пристегнул.
Вася открыл дверцу и, ухватившись за ручку, выдернул ее, словно молодую редиску. Я наконец-то выпрямился во весь рост и, охнув, завалился вбок. Вася меня поймал и поставил, поддерживая за плечи.
— Ты его знаешь? — спросил он. Я отрицательно помотал головой, ничуть не покривив перед истиной. Он ведь и впрямь не представился. К нам подбежала Катя.
— Ты как? Живой? Давайте быстрее, а то менты сейчас приедут.
К машине я бежал с трудом, повиснув на Ваське и прихрамывая на обе ноги. Вася поначалу помогал мне бежать, а потом, решив, что иной способ займет меньше времени, попросту закинул меня на плечо, как торбу. Мы загрузились в "Мерседес" с похвальной скоростью. Васек рванул с места так, что взвизгнули покрышки, а нас с Катей вдавило в кресла. Катя оттирала с меня кровь носовым платком, который сразу же стал красным. Васек молчал, искоса поглядывая на меня в зеркальце. Поначалу я еще как-то держался, а потом наступила реакция. Меня затрясло и замутило. Руки и ноги заходили ходуном.
— Сева, что такое? — испугалась Катя. — Где… Что болит…
Я мог только скрипеть зубами. Мне становилось все хуже и хуже, а мир вокруг медленно, но верно терял краски, вращаясь вокруг своей оси. Голос Кати звучал все глуше и глуше, пока не превратился в комариный писк и не исчез совсем.
В госпитале Тулин провалялся недолго. В родную казарму он вернулся через пару недель. Капитан Кузнецов лишь покрутил головой, но ничего не сказал докторам, столь скоро решившим избавиться от пациента. Кузнецов не был уверен в правильности врачебного решения, но заниматься Пулей не было времени. Не до того было…
Прямо в казарме без видимых причин умер Дима Кабанцев, ротный повар, по прозвищу Шиза. Он долго валялся в госпитале с повышенной температурой, то выписываясь, то вновь отправляясь в санчасть. В тот злополучный день Кабанцев отстоял наряд и свалился в койку. Старшина, решивший сутки назад, что не фиг повару баклуши бить и поставивший его в наряд, сдал дежурство Кузнецову и ушел отдыхать. Шиза молча лежал на кровати, а перед отбоем вдруг начал корчиться.
Тулин, валявшийся на соседней кровати, и слушавший россказни ротного писаря Никиты Шмелева, вдруг настороженно повел ушами.
— Шиза, ты чего? — спросил он.
Шмелев оборвал рассказ на полуслове и направился к кровати Кабанцева, опустил руку ему на лоб и испуганно отдернул ее.
— Помираю! — вдруг взвыл Шиза. Шмелев отошел в сторону.
— У него лоб мокрый и ледяной, — вполголоса произнес он, — и пальцы как у покойника. С ним что-то не то…
Встать самостоятельно Кабанцев не смог. Пара крепких парней отнесли его в санчасть на одеяле. Тулин плохо спал ночью и видел, как к кровати Шмелева подошел Кузнецов и потряс его за плечо. Никита в одних трусах и тапках, сняв с шеи ключ от канцелярии, вошел туда. Когда Кузнецов ушел, Шмелев вышел с застывшим лицом, запер канцелярию и сел на кровать.
— Что? — тихо спросил Тулин.
— Шиза умер, — не поворачиваясь, ответил Никита и лег на кровать.
Кузнецова потом таскали особисты, хотя вины его не было. Объяснить тупому капитану, что диагноз все-таки ставил не он, а военный госпиталь было тяжеловато. Однако это не шло ни в какое сравнение с разговором родителей Димы Кабанцева. Они приехали из Петербурга на следующий же день. Мать тихо плакала в канцелярии, куда Никита носил воду кружками. Отец Шизы курил, не замечая, что сыплет пепел себе на брюки и уже прожег их в двух местах.
Ночью, когда несколько парней собрались в ротном спортзале помянуть Шизу, Тулин спросил:
— От чего он умер-то?
— Не знаю, — устало ответил Никита. — Никто не знает, даже врачи. Причину смерти так и не установили. Врачи говорят — сердце. А родители его сказали, что сердце у него было здоровое. Хотя у нас такие врачи, что я не удивлюсь, если у него почки не было, и никто этого не заметил.
Пить водку из армейских кружек неудобно, но этого никто не замечал. Водка слегка отдавала металлом и чаем, потому что кружки собирали наспех и никто их толком не мыл. "Духов" решили не поднимать, Шиза был уже "дедом", поминали его своим призывом.
— Он по духанке бывало картоху жарит дембелям, так сам даже не попробует, — тяжело вздохнул здоровенный парень, которого так и называли — Большой. — Отощал, кожа да кости… Он ведь самым безотказным был, всегда больше всех летал.
— Еще бы, — вдруг зло усмехнулся Шмелев. — Не тебя же заставлять. У кого на это здоровья хватит? А Шизу — пожалуйста, летай, парень!
— Я-то в чем виноват? — возмутился Большой.
— Да ни в чем, — вздохнул Никита. — Старшина еще, урод, в наряд его поставил. Представляешь, а если бы он там, на тумбочке дневального умер? И ведь молчал, представляете! Он уже умирал тогда и не жаловался…
Все одновременно вздохнули и молча выпили. В этот самый момент дневальный взвыл: "Дежурный по роте на выход!" Кузнецов, вошедший в казарму, сразу отметил вильнувший взгляд дневального и хлопок двери спортзала, откуда выбежал дежурный, на ходу вытиравший губы. Кузнецов с ходу пошел туда, застав двенадцать "дедов", распивавших водку.
— Вы что, офигели? — заорал Кузнецов. — По сусалам захотели?
— Да не орите вы, товарищ капитан, — тихо произнес Тулин. — И без вас тошно. Мы Шизу поминаем. Большой, налей ротному.