Пупок
Шрифт:
Люся обожала чтеца за победу над Хрычом и шла задумчивая. Чтец совсем разленился и склонялся к тому, чтоб поспать. Его пугали дальние проводы…
Вставал вопрос: куда их деть? Общежитие не годилось. Что до гостиницы, то там заправляли администраторы, коридорные — и ежели слукавить, волею автора преодолеть рутинную заповедь, рассказ получит фантастический оттенок, насторожит недоверчивого читателя, который, усомнившись раз, дальше не верит уже ничему. Так что пришлось — в угоду читателю — переселять чтеца на первый этаж, предоставлять одноместный номер, распахивать окно и рисовать пейзаж пустынного двора, и впихивать в окно грузную героиню, подсаживать ее — чтец закряхтел, налился кровью, — ну! — Люся заехала чтецу сапогом по щеке — и оказалась в комнате. И вот она в кресле; на столике разводы от стаканов, чтец споласкивает два стакана в ванной, которая придумана не зря, а тот командированный, что ближе к утру ломился в дверь, обнаружив полоску света под дверью, остался не у дел, в черновике. Места ему не нашлось — рассказ пошел другим путем, минуя командированного.
— Да, — сказал чтец, разливая дагестанский коньячок, — можно сказать: приключение.
Люся сбросила куртку. Опять две кучерявые женщины пели у нее над сердцем.
— Как же ты здорово отшил Хрыча! — не могла успокоиться.
Чтец занавесил окно, тяжело опустился в соседнее кресло.
— Пьем?
Выпили.
— Да… — сказал чтец. — Медучилище… Ты трупы видела?
— Видела, — сказала Люся.
— Ну и как: страшно?
— Не знаю, — сказала Люся.
Чтец тоскливо посмотрел на кровать, не представляя себе продолжения.
— А ты сам можешь сочинять стихи? — спросила Люся.
— Мы с Наташей ходим парой, — сочинил чтец. — Мы с Наташей санитары.
Люся догадалась, что чтец шутит, и радостно захихикала. Лицо у нее при этом стало толще. Чтец не знал, что еще сказать, и сказал:
— Ну, ладно, пора спать.
— Я пойду, — встрепенулась Люся.
— Куда ты пойдешь? — Дежурную грубость фразы оценит сведущий читатель; над ней всплакнет иная читательница (из наиболее чувствительных).
Чтец встал, нетвердыми шагами подошел к Люсе и потрогал ее за обветренную щеку.
— Сколько тебе лет?
— Пятнадцать.
Чтец думал, что ее ответ несколько ободрит и утешит его, но утешения не наступало. Он признался, что заигрался, что зацепиться не за что, признался он себе.
— Ну ладно, — сказал чтец и неудачно чмокнул Люсю в нос вместо рта. Нос был холодный и какой-то пластилиновый, что ли.
— Ты — прелесть, — сказал чтец не слишком уверенным голосом.
— Пусти меня, мне плохо! — взмолилась Люся, отпихивая чтеца. Чтец придавил ее, вжал в кресло, целуя.
— А мне, — вдруг разозлился чтец, — хорошо? Хорошо, думаешь? Хорошо?
— Пусти… — отбивалась Люся. — Пусти!
— Не пущу, — мрачно отвечал чтец. — Да что это ты? — удивился он. — Что?
Люся глотнула, дернулась — и сдалась. Горячий и сильный поток сразил чтеца, ударил ему в лицо, залепил нос, глаза. Чтец замер в ужасной догадке. Чтец с размаху сел на пол, продирая глаза. Низко перегнувшись через подлокотник кресла, Люся уперлась руками в пол и клокотала, как большая птица. Давясь, чтец опрометью кинулся в ванную, пустил воду, сунул голову под кран. Он долго фыркал, отплевывался, отмывался, чертыхался. Затем, насухо вытершись полотенцем, осторожно заглянул в зеркало. В зеркале изобразилось полнейшее смятение черт. Чтец с интересом рассмотрел застывшую маску смятения — и маску разорвал беззвучный чистый смех.
— Осчастливил… — фыркал чтец, — осчастливил…
Он вышел в комнату. Люся по-прежнему стояла на руках, боясь пошевелиться. Чтец распахнул окно и подошел к ней, светлый от радости.
— Ну, все бывает, — сказал он, поглаживая Люсю по голове. Он помог ей подняться и повел в ванную. Она едва шла, бормоча невнятные слова, но в ванной сказала зло и отчетливо:
— Не хочу в милицию!
Чтец вытер ей лицо холодным мокрым полотенцем и сказал совсем по-человечески:
— Вот что, Люся. Ты сейчас помоешься, а потом ляжешь спать. Мы с тобой оба сильно устали.
Она посмотрела на него и заплакала.
— Перестань, — скомандовал он. — Залезай в ванну. Раздевайся и залезай.
— Ты меня очень ненавидишь?
Тогда чтец наговорил ей много хороших, ласковых слов и ушел, прикрыв дверь. Из чемодана он достал старенькую застиранную ковбойку, покрутил в руках и метнул к Люсиному креслу. Он снова давился, и пот выступал на лбу, стекал к подбородку, но мужество не оставляло его. Он заходил в ванную споласкивать ковбойку, и Люся вымученно улыбалась ему из воды.
— Не смотрю, не смотрю, — ворчал он и действительно не смотрел и не видел. Наконец, расстелив постель, он улегся с сигаретой, натянув на себя красивый бежевый свитер, пахнущий лосьоном; окна не закрыл. Внюхавшись в воздух, чтец нашел, что воздух вполне благоприятен и можно спать. Он докурил сигарету и задремал.
Проснулся он от прикосновения Люсиной руки. Она сидела в темноте на краешке кровати и гладила чтеца по волосам.
— Ложись, — улыбнулся ей сонный чтец, двигаясь к стенке, — холодно ведь — простудишься.
— А командированный не придет?
— Дурочка! — улыбнулся чтец. — Он остался в черновике. — Она легла, прижавшись к нему крупным телом.
— Ты такой добрый, — сказала она, — такой добрый…
Чтец смущенно потер пальцем переносицу, раздумывая над тем, способен ли он на еще один добрый подвиг. Нет, решил он, не очень веря в себя, так будет лучше, так будет правильнее — без грустной попытки…
— А как же ты все-таки узнал, как меня зовут? — спросила Люся.
— Да ведь твое приглашение на почту было подписано: ЛЮСЯ.
— Это Наташка послала записку, даже мне ничего не сказала, — сказала Люся.
— Я думал, что меня побьют на почте, — признался чтец. Он рассказал про другие записки. Люся приняла сторону чтеца и возмущалась.
— Это наши мальчишки с ума сходили от нечего делать. Нас в обязательном порядке заставили тебя слушать…
— Я так и подумал, — сказал чтец.
— А Наташка все-таки — гадина… — Она помолчала. — Знаешь, мы связаны с ней одной тайной.
— Любовная тайна? — участливо спросил чтец.