Пурга уходит через сутки
Шрифт:
А пишу я все это для того, чтобы ты, как врач, знал, что в терапии еще немало белых пятен.
Теперь сообщила тебе все новости. Сейчас в больнице непривычно тихо. Санитарка отпросилась на несколько часов домой. Сестра моет вместо нее опустевшую палату, меняет на койках белье. После недавнего напряжения я даже не знаю, чем заняться. Наверное, возьмусь за хозяйственные дела. Главное, надо завезти уголь: его осталось на день-два. Еще раз целую и жду писем.
Твоя Юля».
Так
Плотникова послала в райцентр радиограмму, прося срочно выслать санитарный самолет. И вот от заведующего райздравом пришел ответ:
«Санитарный ушел вызову тчк Постараемся принять меры
Телегин тчк»
Юля стоит в своей комнате (и кабинет, и склад, и квартира), прислонясь спиной в теплой печке.
На столе перед ней лежит радиограмма от Телегина. Рядом с синим конвертом (так и не отправила домой письмо), рядом с тикающим будильником.
Юля смотрит на будильник, вернее, на его стрелки. Только что они показывали десять. Сейчас уже большая стрелка переместилась на тройку. С таким же успехом она доберется до шестерки, до девятки. Когда же будут приняты эти обещанные меры?
— Постараемся принять меры… — механически повторяет Юля текст радиограммы. — Принять меры… Меры… Меры…
Но сама она не может медлить. Она что-то должна сделать. Что?.. Запросить еще раз райздрав? Но ведь они знают, как здесь ждут! Дать радиограмму в бухту Прозрения? Возможно, оттуда будет идти через Северный самолет, который сможет высадить здесь хирурга? Связаться с Редькой, просить, чтоб перехватил по радио в воздухе любую машину, посадил на аэродром, приказал летчикам взять на борт больную?
Каждый из этих вариантов почти не имеет шансов на успех. Тогда как же ей быть, ей, Юле Плотниковой, которая только терапевт, а не хирург? Как быть, если в больнице, которой она заведует, не предусмотрено производить операции? Даже стола операционного нет в этой больнице, которая и состоит-то из одной палаты, крохотной перевязочной и комнатушки, где живет она, Юля Плотникова — главный и единственный врач.
Юле совершенно ясно: надо немедленно действовать. Надо сейчас же связаться с Редькой, послать радиограммы. Но прежде чем отправиться на почту, Юля надевает халат, выходит в коридор и, толкнув дверь напротив, заходит в палату.
Люся лежит на койке у стены (единственная занятая койка из двенадцати), закрыв глаза. Бледное лицо, покрытый испариной лоб, липкие черные волосы на подушке. Возле нее на табуретке сидит пожилой мужчина, положив на колени поверх халата большие красные руки. Юля знает, кто он и зачем здесь. Это старший прораб строительного участка Акинфов. Вместе с двумя парнями он привез сюда Люсю. Те двое вернулись назад, а Акинфов остался.
— Я
Вот так и сидит он возле Люси, не отходя ни на минуту.
Увидев сейчас Плотникову, Акинфов устремляет на нее взгляд, полный надежды. Юля отрицательно качает головой: нет, ничего пока не известно. Акинфов уныло отворачивается от нее. Сестра, возившаяся до этого со шприцем, подходит к кровати, трогает девушку за руку, просит:
— Давай укольчик сделаем, сразу легче станет.
Девушка открывает глаза, видит Акинфова, пытается улыбнуться ему. Он тоже улыбается ей, но как-то виновато, смущенно. Потом он поднимается и, чтобы не мешать сестре, отходит к окну и делает вид, что смотрит на улицу, будто и не затянуты стекла снежным наростом.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Юля, прекрасно зная, как плохо сейчас Люсе.
— Хорошо, — слабым голосом отвечает Люся, черные глаза ее оживают. Она снова силится улыбнуться и прерывисто, тяжело дыша, говорит: — Очень хорошо… честное слово. Вы не беспокойтесь… я буду терпеть сколько нужно…
Она действительно держится геройски, эта девушка из Татарии, заброшенная волей судьбы к Ледовитому океану. И, глядя на Люсю, врач Юля Плотникова начинает думать совсем не о том, о чем следовало бы думать в эту минуту. Юля думает, что когда два года назад она прямо со студенческой скамьи очутилась в Северном, то тоже не испытывала ни робости, ни отчаяния. Хотя Опорный мало чем походил на Москву, а больница, и которую она попала, не была похожа на столичные больницы, где она проходила практику. Правда, ни тогда, ни после она не была в таком тяжелом состоянии, как эта девушка…
— Это ничего… — снова повторяет Люся. — Даже если самолет придет завтра, я потерплю…
Сестра сделала Люсе укол, девушка тут же погрузилась в дрему.
В коридоре стукнула дверь, кто-то зачиркал веником: должно быть, обметал с валенок снег. Юля выглянула в коридор, увидела Колю Каклю: низенького, черного как жук паренька с веселыми раскосыми глазами, занимавшего на почте сразу три должности — каюра, почтальона и разносчика радиограмм. Через плечо у Коли висит матерчатая сумка с торчащими газетами, в руке он держит радиограмму.
— Тебе, — протянул он Юле радиограмму. Коля был не в ладах со словами, требующими множественного числа, и решительно всем говорил «ты». — Распишись.
Юля торопливо развернули бланк:
«Договорились самолетом полярной авиации тчк Будет двенадцать тчк Возможности транспортируйте больную тчк Противном случае хирург оперирует месте тчк
Райздрав Телегин».
Юля мгновенно прикинула: в два часа самолет уже будет в райцентре. Люсю можно смело отправить в районную больницу.