Пурград
Шрифт:
– И мы надеемся, что сможем единовременно узнать её тайну и узнать, где же нам найти свою. – добавил парень.
– Ну... могу только пожелать вам удачи! И, если не возражаете, я пойду поговорю с иными гостями.
– Нет конечно, не возражаем, идите! – прощебетала пташка и прижалась к своему спутнику ещё сильнее.
Далее я направился к другому столу, за которым сидел сгорбленный, носатый и бородатый старик, по виду напоминавший скорее древних, нежели нынешних людей. Тем не менее мутации и его не обошли стороной, так что, когда я приблизился, то
– Садись, внучек, за мой стол.
– Нет, благодарю, я всё же постою.
– А к предыдущим гостям ты садился. – как-то обиженно произнёс дед.
– А ныне не очень хочу, уж не обижайся.
– Что? Небось думаешь, что я чумной? Али древний? Если бы! Не застал я тех славных времён. Через двести лет, после катаклизма родился. Да видно, не зря мои предки все эти два века в подземельях просидели. Выродились все давно, да хоть человеческий вид сохранили. Ну ты это, косатик, не обижайся! Я ж вашу, мутантскую, породу тоже уважаю.
– Только вот по речи неслышно этого.
– А вот по делам видно. Думаешь, я чего за книгой пришёл? Говорят, что она о вечном детстве, а оно, в свою очередь, как-то связано с вашей братией. Главный герой точно из ваших, из мутантов. Думаю, как узнаю, в чём секрет этого вечного детства, так там не жалко и мутантом стать.
– Ты говорил, что родился двести лет спустя... Катаклизм случился три сотни лет назад... Получается, что тебе уж с век? Не поздно ли за молодость схватился?
– Может и поздно. Так раньше не мог: всё в серых стенах сидел, за гермозатвором, да дни считал. А как родственники мои все выродились, так и вышел, от нечего делать, наружу. Кажется, год назад...
Далее он стал самозабвенно рассказывать о своей жизни. Да так увлёкся своим рассказом, что даже и не заметил, как я ретировался прочь. Мне нет мочи слушать бредни человека, девяносто лет сидевшего в мрачном бункере и медленно выходившего из ума.
Мой путь лежал к странному, мрачному пареньку-волку, сидевшему в удалении от всех прочих гостей. Мне даже думалось, что он не захочет со мной говорить, столь враждебным и нелюдимым он казался. Однако, вопреки моим ожиданиям, человек он оказался крайне приятный и общительный:
– Я, вы знаете, художник! – горделиво заявил он, видимо приметив во мне коллегу по искусству.
– Да что вы! И что же рисуете?
– Разное... Чаще всего граффити на заброшенных зданиях. Иногда прихожу в поселения и зарабатываю, рисуя оседлым поселенцам портреты, топографические карты, идеологические символы и даже, порой,кое-чего для взрослых. Платят не так чтобы и много, но на жизнь хватает. И есть время заниматься трудом по сохранению собственного ЭГО в веках.
– Получается сохранять?
– Да если бы! Здания рушатся, краска трескается и стирается... селяне не слишком дорожат художествами.
– Ну, сохранить себя – самое сложное дело на свете. Особенно после Катаклизма. Мне кажется, что только сейчас люди по-настоящему поняли, что всё не вечно. Хотя, я вот тоже делаю всё возможное, чтобы сохранить искусство. Я библиотекарь, своего рода.
– Книги сохраняете? – парень ещё больше оживился и даже замахал хвостом, – У вас, наверное и хранилище есть?
– Предлагаешь взять твои работы? Что ж, почему бы и нет.
Волчок начал рыться в своей небольшой сумке и уже вскоре выудил из неё потрепанный блокнот, в кожаном переплёте:
– Вот, держите! Здесь всё моё наследие. Ну... То, что мне бы хотелось сохранить.
Я взял переданный предмет и положил в нагрудный карман. Неожиданно для себя, в момент ожидания, я успел сделать доброе дело и ощущал себя крайне приятно на этом фоне.
Вспомнив, что я так ничего и не спросил о том, зачем парень пришёл в этот кабак, решил сразу же исправить это недоразумение:
– А зачем ты пришёл посмотреть на эту «Хутсунею»?
– Прежде всего, потому, что книга эта должна быть яркой и красивой. А кроме того, как говорят, в ней содержится сюжет, что древние люди знали с самого детства и всю жизнь ходили с ним в голове. Ты, кстати, никогда не думал, сколь странными они были?
– В каком плане?
– Ну... выглядели все как на подбор. Никакой разницы у них не было, ни физически, ни в одежде, ни в речи, ни в манерах. Все они, словно роботы были – едины и унифицированы. И сколь уродлив был этот единый облик! Вон, глянь на деда, – волк указал на всё ещё не затыкающегося старика, – я слышал, что все раньше выглядели в точности, как он.
– Может, поэтому и были несчастливы? Я, кажется, читал книги, в которых говорилось, почему так вышло.
– И что же это были за книги?
– Разные, кажется, в прошлые века, они именовались «антиутопиями». Не знаю, что тебе скажут названия, но я всё же тебе перечислю их. Глядишь, найдёшь какую из них среди мусора, да прочитаешь, вместо того чтобы сразу на растопку кидать.
Парень достал чистый блокнот, карандаш и принялся скрупулёзно записывать моё перечисление:
– «Когда спящий проснётся», «Завтрак для чемпионов», «О дивный новый мир», «Хищные вещи века», «Котлован», «Час быка»... ну и хватит. Древние люди ещё кучу жутких книжек написали. А потом из-за этих же книг, судя по тому, что в них же рассказывается, друг друга поубивали. Некоторые книги были столь антиутопичны и, в то же время, правдивы, что даже в те давние времена были под запретом.
– Может и «Хутсунея» из этих «запрещённых»?
– Может и так. У нас с тобой ещё будет шанс это выяснить. Всё же, моя очередь скоро подойдёт.
– Слушай, если ты туда попадёшь и там будет что-то столь страшное или неприятное, что мне лучше будет не портить свою тонкую психику, то ты уж предупреди меня об этом, ладно?
– По рукам!
Мы обменялись ещё парой историй и я, наконец, распрощался с новым знакомым и отправился к следующему посетителю. Им оказался грузный человек, одетый в какую-то дрянную, грязную и ветхую броню. На его лице громоздился огромный противогаз, ввиду чего рассмотреть какие-либо черты лица было невозможно.