Пурград
Шрифт:
С десяток бесшёрстных столпились вокруг грубо сколоченного гроба. Там же, у деревянного ящика, на коленях стояла женщина и неразборчиво выла. Я подошла поближе, и мои худшие опасения подтвердились. Там лежал мой несостоявшийся возлюбленный. Бледный. Недвижимый. Изменившийся.
В лице покойника больше не было радости и светлых надежд на будущее, только застывшая скорбь. Его стеклянные глаза были открыты и смотрели в потолок. Кажется, они узрели Хутсунею о которой говорил лис. Они видели ничто, великое
Я подошла ещё ближе и спросила у одного из стоявших вокруг гроба мужчин:
– Как... как он умер?
Бесшёрстный смерил меня безучастным взглядом и почти шёпотом произнёс:
– Хвостатые твари убили. Сбросили его на мусорной куче, где он поранился о какой-то осколок пробирки. Заболел чёрт знает, чем и вчерашним вечером скончался.
Я посмотрела на лицо покойника: огромные мешки под глазами, опухшие уши и исхудалые щёки. Действительно было похоже на то, что он чем-то болел перед смертью.
– Я надеюсь, что он не страдал. – шепнула я тому же мужчине.
– Жуткие судороги несколько суток сотрясали его тело. Но ныне его страдания, конечно, завершены. – ответил тот, – Больше жаль его мать. Дети не должны умирать раньше своих родителей...
– Эта рыдающая женщина его мама? Могу я с ней поговорить?
– Не думаю, что она будет в состоянии разговаривать сейчас. Бедняжка, сначала мужа потеряла, теперь сына. И всё из-за проклятых хвостатых!
– А что случилось с его отцом?
– Он мутировал, много лет назад. А потом его пристрелили законники. Бедная женщина! Бедная женщина...
Он ещё несколько раз по причитал себе под нос и успокоился.
Сердце моё обливалось кровью. Мне не хотелось смотреть на труп несчастного. Я хотела убежать, скрыться и исчезнуть из этого мира. Но осталась стоять у гроба и смотреть на покойника. Дыхание то и дело перехватывало, и у меня возникло желание чтобы оно тут же остановилось. Я бы умерла и меня положили бы в гроб рядом с мертвецом. И мы бы вместе отправились в иной, лучший мир. Или в вековечную пустоту. Мне, если честно, без разницы.
Печальные мысли скребли череп изнутри, отчего моя голова разболелась. И среди этой боли я вновь уловила сказанные Библиотекарем слова о Хутсунее. Вот она, моя так и не свершившаяся мечта, лежит хладным телом в деревянном ящике. Мёртвая, более не имеющая никакого смысла.
А ведь мой мёртвый друг тоже не обрёл того, что искал. Он мечтал просто жить, сосуществовать с обществом, и чтобы рядом всегда была семья. Очень простые мечты, которые также обратились прахом, стали Хутсунеей. Только подумать... Спастись от козней Фалькона и умереть от случайного пореза. Какая злая и противная ирония. Мне даже захотелось улыбнуться, когда я поймала себя на этой мысли.
Так всегда в самые тяжёлые моменты, при утрате кого-нибудь близкого. Тяжесть одолевает тебя, слёзы накатывают, а губы почему-то всегда так и норовят обратиться улыбкой. Кажется, что-то такое запрограммировано в генах, но мне сейчас так всё равно на всё это... Да просто ни до чего теперь нет дела.
Он мёртв. Неужели это всё из-за того, что он хотел что-то изменить? Исправить свою жизнь? В этом ведь даже винить некого. И уж явно нельзя было предполагать именно такой исход. Нет. Нет. Нет!
Это больше не повторится. Это просто не должно повториться, и я приложу к этому все усилия. Найду отца, и мы вместе улетим прочь из города вместе с Библиотекарем. Куда-нибудь, не важно куда. В этом городе я точно не останусь. Он пожирает всё и вся. Он растаптывает своих обитателей, ровняет с землёй. Лучше уж навсегда остаться в пустошах. Если лис не возьмёт меня с собой, я самолично уйду по раскалённой земле. И плевать на последствия.
Я не умру также, как и мой возлюбленный. Я точно не умру здесь.
Мысль о побеге вывела меня из ступора. В это время, в дом повалила толпа с улицы. Они набивались в маленькое помещение, как сардины в банку. Не прекращавшую рыдать мать подняли и отвели подальше. Мужчина, с которым я разговаривала, достал нож и произнёс:
– Лёгкого пути к Первородному Примату, сын человеческий. Пусть сердце твоё не будет одиноко. Пусть плоть твоя накормит плоть нашу и станет с ней одним целым. Пусть смерть твоя будет отомщённой.
Он отрезал маленький кусочек мяса и кожи с руки мертвеца, а затем поместил его себе в рот. Прожевав, мужчина с ножом обратился к собравшимся:
– Пора приступать к похоронной трапезе.
Все, кто был в помещении, словно с цепи сорвались и бросились рвать несчастное мёртвое тело на кусочки. Они были подобны стервятникам или гиенам, находя особый вкус в падали и жадно чавкая свежей плотью. Я вышла на улицу. Там меня вырвало.
Я видела раньше, как в рамках борьбы с перенаселением хищные жители пушистой части города, ели травоядных. Богатые могут себе иногда это позволить. Но чтобы ели себе подобного... сырым... не испытывая ни малейшего стеснения... Эта картина надолго останется у меня перед глазами.
Тут ко мне подошёл Треснувший. Он по-отечески положил свою железную ладонь мне на плечо и сказал:
– Такие дела.
Он помолчал ещё немного и затем добавил:
– Ты всё ещё не поняла?
Мне совсем не хотелось сейчас говорить, но машине видимо было плевать на мои чувства, а потому я всё-таки ответила:
– Нет и не хочу понимать. Ничего не хочу понимать.
– Тебе придётся принять судьбу. Познать тщетность. Это первое, что нужно сделать, чтобы возродится.
– Для того, чтобы возродиться, надо умереть. А я пока ещё жива и буду двигаться к свету.