Пурпур и яд
Шрифт:
— Да это же не римский Неаполь, а скифский. Неаполь скифский!
— Теперь ты можешь понять, — молвил Перисад, возвращаясь к прерванному разговору, — каковы эти скифы…
— Но ведь виноват был Митридат, — сказал Диофант. — Он принял твоего питомца за римлянина. Этого было достаточно для ссоры. В горах Париадра Митридат прошел настоящую школу ненависти. Его дядя Моаферн провел много лет в римском плену и передал свои чувства племяннику.
— Может быть, — неохотно согласился боспорец. — Но и Савмак вел себя дерзко. Скифы неисправимы!
— Если ты такого о них мнения, что заставляет держать при себе скифского мальчишку?
— Это длинная история! —
— И ты веришь Геродоту! — воскликнул Диофант.
— В рассказах Геродота о Скифии немало вымыслов, — продолжал Перисад. — Но обычаи скифов отец истории описал со знанием дела. Ты сможешь в этом убедиться, выслушав мой рассказ до конца. Пока был жив Скилур, Хлоя, так звали мать Савмака, гасила прорывавшиеся вспышки ненависти к эллинам. В Неаполе и других скифских городах эллины благоденствовали. Но едва прах Скилура внесли в мавзолей, как возмущение вырвалось подобно пару из кипящего котла. Тысячи эллинов были убиты. Хлое удалось бежать в Херсонес. Херсонеситы не приняли ее в страхе перед гневом сводного брата Савмака, ставшего царем. Палак, так звали его, объявил, что каждый, кто окажет гостеприимство Хлое, его враг. Несчастная женщина попросила у меня убежища. И я обещал ей его из одного лишь человеколюбия. Но боги не дали Хлое увидеть стены Пантикапея. Она умерла в Феодосии, как я слышал, отравленная одною из своих скифских рабынь. Я приказал доставить ее сына во дворец. Тогда Савмаку было семь лет. Решив дать ему эллинское образование, я приставил к нему учителей. Но они не могли с ним справиться. Он стрелял из пращи камешками для счета, а стиль превратил в наконечник для самодельной стрелы. Грамматику Эвполиону, прибывшему по моему приглашению из Гераклеи, он прокусил ухо. Пришлось предоставить его самому себе. Слишком в нем сильна скифская кровь. Савмак скачет так, словно родился на коне. Ни один из моих стрелков не может состязаться с ним в меткости…
— Вот обрадуется Моаферн, когда узнает об этом! — воскликнул Диофант.
— Обрадуется? — удивился Перисад. — Что ему до меткости моего скифа?
— У персов — а Моаферн перс по происхождению и духу — в старину дети обучались лишь верховой езде, стрельбе из лука и правдивости. Не знаю, как в отношении последней, в первых двух Митридат получит наставника, которым мог бы гордиться сам Кир.
— Но почему ты думаешь, что Митридат захочет брать уроки у Савмака?
— Я в этом уверен, — сказал Диофант, — так же как в том, что они будут друзьями. Остальное я возьму на себя.
— Что ж! Пусть тебе помогают боги! Я могу лишь тебе дать один совет. Старайся держаться в тени. Пусть думают, что ты приехал для написания истории Боспора и тебя ничего не интересует, кроме древних преданий и старинных свитков. Тогда тебе будет легче завершить воспитание Митридата, а мне защитить его от коварства врагов.
— О чем ты говоришь? Ведь выбирая Пантикапей, я полагал, что здесь царь будет в полной безопасности. Такого же мнения придерживается Моаферн.
— Вы ошибаетесь. Если Митридату и удалось на время скрыться от старых недругов, здесь у него появятся новые. Среди моих подданных немало тех, кто сочувствует римлянам. Не менее опасны те, кто возлагает надежды на победу Палака. И для тех и для других Митридат представляет опасность. Пусть твои слуги будут на страже.
— Ты говоришь о близнецах?
— Да! Но их нужно разделить, чтобы не привлекать внимания толпы. Пусть один останется здесь. Другого я отправлю в Фанагорию.
— Это хорошая мысль! — сказал Диофант,
ДЕНЬГИ ВПЕРЕД
Незнакомец небольшими шажками прохаживался в пространстве, образованном колоннами. Это был человек лет сорока, плотный, с бритым лицом и мясистым багровым носом. Край небрежно заброшенной за плечо тоги волочился по каменному полу.
Ариарат показался из-за алтаря. При его появлении незнакомец остановился и сжал подбородок в кулаке таким образом, что нижняя толстая губа легла на согнутый указательный палец.
Этот жест был воспринят как условный знак. Во всяком случае, жрец также сдавил кулачком свою бородку.
В такой странной позе оба стояли не шевелясь несколько мгновений. Первым нарушил неподвижность Ариарат. Отведя руку от лица, он положил пальцы в почтительно протянутую ему широкую ладонь незнакомца. Это было обычным приветствием, принятым среди паломников храма Кибелы.
Не спуская настороженного взгляда с незнакомца, жрец сказал:
— Судя по табличкам, которые мною получены, тебя направил Маний Аквилий Старший.
Бритолицый кивнул головой. При этом глаза его загадочно блеснули.
— Мой друг и покровитель пишет, — продолжал жрец, — что ты известен повсюду как человек отважный и умеющий хранить тайны. Будто бы ты не раз выполнял его поручения.
— Было дело, — вырвалось у посетителя.
— Но почему я впервые слышу твое имя? Среди знакомых имен знатных римских родов мне не встречались Харонии.
Незнакомец захохотал. Смех у него был густым и раскатистым.
— Ха-ха-ха! Ну и насмешил! Он нарек меня Харонием! Ха-ха!
Ариарат отступил на шаг.
— Так ты не Луций Хароний Приск? Консуляр пишет не о тебе?
— Я — папа Харон! — гоготал пират. — Сыночки мои повсюду — и на скамьях для гребцов, и на рудниках, и в богатых домах, да и у тебя в храме. Римлянин боится длинных языков. Вот он и приказал мне сбрить бороду и облачиться в этот наряд.
Ариарат не мог скрыть радости. Губы его вытянулись в удовлетворенную улыбку. Наконец-то нашелся человек, который положит конец затеям Моаферна. Жрец был уверен в том, что бегство Митридата дело его рук. Скрываясь где-то в Синопе, этот беглый мятежник подготавливает возвращение Митридата и свержение Лаодики.
Пират сжал кулаком подбородок. На этот раз это означало, что он намерен перейти к делу.
— Маний Аквилий сказал, что деньги я получу от тебя. Ты знаешь, сколько стоит борода Харона?
— Я заплачу за каждый волосок, как только станет известно…
— Не выйдет! — перебил пират. — В моем храме тот же закон, что и в твоем: деньги вперед!
— Пусть будет так! — сказал жрец с поспешностью. — Только сумеешь ли ты замести свой след?
— Не беспокойся! Все сделают мои помощники.
ПОБРАТИМЫ
Степь летела им навстречу, седая, в темных полосах, оставленных прошедшими на заре телегами, в рябинках сусличьих нор. Цокот копыт сливался с криком птиц, с треском потревоженных кузнечиков. И над всем царил тонкий и горький запах полыни.
Савмак обернулся и свистнул. Из травы показалась мохнатая собачья голова с длинными ушами. Пес тянулся, как бы желая объяснить, что он на месте и догонит, как только справится с куропаткой. Но поняв, что хозяина интересует другая добыча, он обиженно взвизгнул и понесся, приминая траву.