Пурпурная сеть
Шрифт:
— Закодированные сообщения? — уточнила Марьяхо.
— Да.
— Значит, они могут служить как для того, чтобы связаться с ним, так и для того, чтобы предупредить об опасности.
— Безусловно, — согласилась Элена. — Но это все, что у нас есть, и мы попробуем. Сообщения уже отправлены. Остается только ждать.
Глава 66
При виде фотографий глаза Матиаса заблестели, и он с трудом сдержал слезы. Буэндиа приехал в Кото-Серрано рано утром и нашел старика в баре, где тот макал
— Это я со своим парнишкой, — улыбнулся Матиас, узнав себя на фото тридцатилетней давности. Мозолистой, в пигментных пятнах рукой он провел по бумаге, словно пытаясь пригладить вихры стоящего рядом с ним подростка.
Другой старик, сидевший за тем же столиком, тоже заглянул в книгу.
— Это Ансельмо, помнишь?
— Я с ним сроду не выпивал, — заявил Матиас. — Пока он не обручился с той девушкой из Хереса и она не поставила ему мозги на место.
Буэндиа перелистывал страницы, внимательно следя за реакцией стариков.
— Мыловаренный завод, — сказал Матиас, увидев фотографию какого-то здания. — Его уже снесли, а хороший был завод.
— К нам со всей округи ездили за мылом, — с гордостью вспомнил второй старик.
Оба заинтересовались фотографией кольца с сапфиром. Когда Матиас хотел перевернуть страницу, Буэндиа постучал по ней пальцем:
— Это кольцо вам о чем-то говорит? Знаете, что это такое?
— Какой-то алмаз, похоже, дорогущий, — сказал второй старик. — Но у нас тут алмазов никогда не добывали. Хоть всю провинцию обойди — кругом одни пустоши.
Буэндиа повернулся к Матиасу, который продолжал молча смотреть на фотографию; дрожь в его руках могла объясняться как возрастом, так и волнением.
— Тех, кто побеждал в драке, награждали сапфиром. Вы ничего не слышали об этом, Матиас?
Старик шумно отхлебнул кофе, опустив обе губы в чашку, словно хотел таким неэстетичным способом отделаться от неприятного вопроса.
Как только они вышли на небольшую арену, где в поместье Травесера проводились бои, Буэндиа понял, что Матиасу нужно несколько минут тишины. Старик походил по арене, остановился в нескольких местах и поднял глаза на воображаемую ложу.
— Да, это было здесь, но я никогда сюда не возвращался, — очнувшись, сказал Матиас. — В те времена клетки не было. Дрались по всей арене. А тех, кто прижимался к барьеру, чтобы спастись, тыкали такими же пиками, как у пикадоров, только поменьше. Чтобы продолжали драться.
— Кто приходил на это смотреть?
— Разные люди. Там, во дворе, стояло много хороших машин. Они закатывали в доме пирушку, привозили из Хереса распутных женщин и целые ансамбли фламенко. Но вообще публика съезжалась со всей Испании, не только андалусийцы, но и северяне. Даже португальцы.
— Откуда вы все это знаете, если были здесь всего один раз?
— Люди говорили, я просто передаю. Памяти-то своей я не очень доверяю.
Буэндиа кивнул, глядя старику в глаза.
— Ведь вы здесь дрались, верно? И вам пришлось убить какого-то
Матиас молчал. Его взгляд беспомощно устремился к горизонту. И опять Буэндиа показалось, что из глаз старика вот-вот покатятся слезы. Но тот лишь странно задвигал челюстями, словно жуя табак.
— Да, дрался. Тот мальчишка был из Севильи. Он не был сыном политзаключенного, просто его отец бедствовал и продал сына Маркизику за пять тысяч песет. Заморыш; я был намного сильнее.
— Одним словом, вашу задачу упростили. Но почему?
— Помните, я рассказывал, что у жены Маркизика было два ребенка от него, а два других — от ополченца?
— Да.
— И вы уже знаете, что, убив жену, он сдал детей в приют, всех четырех. Даже собственным детям он не простил предательства матери. Я — второй, то есть младший из детей маркиза.
Буэндиа опешил, но старался не подавать вида, чтобы Матиас не замолчал.
— Маркиз знал, что вы его сын?
Старик снова прошелся по арене, словно что-то ища, потом наклонился, вглядываясь во внешнюю сторону ограждения.
— Видите «М»? Ее вырезал я. «М», «Матиас».
— Он знал, что вы его сын? — настаивал Буэндиа.
— Мы все тут дрались, кто раньше, кто позже, все четверо. Даже моя сестренка, самая младшая. Бедняжку поставили с парнем из Хереса, и все было кончено за три минуты, не больше. Выжил только я. Мне тогда было тринадцать. Он дал мне кольцо и отправил к донье Лусии, деревенской женщине, которая стала мне матерью и заботилась обо мне до конца своей жизни.
Матиас продолжал что-то искать, но, похоже, не находил. Он обошел вокруг клетки. Наконец остановился на месте, где раньше, скорее всего, находилась трибуна.
— Он всегда сидел здесь. Если ему не нравилось то, что он видел, или казалось, что мальчишки дерутся недостаточно жестоко, он приказывал колоть их пиками. Он орал, что одного из них должны вынести с арены ногами вперед и что если они не могут убить друг друга, то ногами вперед вынесут обоих.
— А деньги на них ставили?
— Огромные. Дерущихся различали по цвету штанов, их всегда было два: зеленый и красный. Мне достался красный.
— Ваш отец покончил с собой, — продолжал допытываться Буэндиа.
— Да, застрелился из охотничьего ружья. Говорили, что он раскаялся. Как знать.
— Значит, вы остались единственным наследником.
— Я никогда не обращался за наследством, не хочу об это мараться. Я взял себе имя Матиас Экспосито [21] , с ним и доживу свою жизнь.
Снова наступило молчание, которое Буэндиа не стал прерывать, пока Матиас не подошел к нему ближе.
— А кольцо? Что стало с кольцом?
21
Exposito (исп.) — подкидыш.