Пурпурное сердце
Шрифт:
Он встречается с ней взглядом и улавливает скрытый в нем намек.
– Да, конечно. Мы пойдем прогуляемся по набережной.
Все незаметно качают головами. Мой отец. Моя мать. Я.
Теперь мы втроем стоим, облокотившись на парапет, и смотрим на море. Вернее, только двое опираются на парапет. И двое едят мороженое. Но все равно мы вместе.
Догадываетесь, о чем шел разговор? Весь вечер?
Он начался сразу, как только мы вышли из дома.
Мэри Энн говорит:
– Я хочу знать каждую мелочь, каждую минуту из того, что произошло на этой войне.
Так что Эндрю начал выкладывать все разом, и только к тому моменту, как мы дошли до набережной, стало очевидным, что Мэри Энн забыла добавить фразу «то, что касается Уолтера», поскольку, как я понимаю, она думала, что это само собой разумеется.
И вот уже битый час продолжается монолог Эндрю, и мы стоим на набережной, глядя на рыбацкие шхуны, которые маячат вдалеке.
Мэри Энн поднимает голову и наблюдает за чайками, которые выписывают круги прямо над нами.
– Помнишь, как он кормил их хлебом из бумажного пакета? Они всегда так радостно кричали. Интересно, радуются ли они сейчас?
Эндрю пожимает плечами.
– Чайки всегда кричат.
Мэри Энн, похоже, не слышит его слов. И продолжает:
– Он всегда был уверен в том, что они его знают. Он даже говорил, что, когда они кружат над головой, он словно слышит, как они кричат друг другу: «Смотри. Пришел тот парень с хлебом». Как ты думаешь, они узнали нас? Мы ведь часто приходили сюда вместе с ним.
– Хм. Не знаю, – говорит Эндрю. – Возможно. – Но можете не сомневаться, он совсем не это имеет в виду. Похоже, он чувствует себя неловко в этой настоящей жизни. Впрочем, Мэри Энн этого не замечает.
– Расскажи мне, как он погиб.
Ее просьба повисает в воздухе, и Эндрю становится вдвойне неуютно.
– Лучше тебе этого не знать.
– Нет, я хочу.
– Почему?
– Потому что это он. Это была часть его жизни. Я знаю все о его жизни до войны. Теперь мне нужно знать и эту часть. Я понимаю, что это было ужасно, но тебе все равно придется рассказать мне.
– Это не было ужасно.
– Должно было быть. Как смерть может быть другой?
– Была лишь маленькая дырочка от пули. Только что он был рядом со мной, и вот уже лежит на земле с крохотным отверстием во лбу. Его даже не было заметно. И он выглядел спокойным.
– Еще год назад я бы не смогла об этом говорить. Но сейчас я уже научилась держать себя в руках.
Они долго молчат, просто глядя на воду.
Потом Мэри Энн поворачивается к нему и улыбается. Той самой улыбкой, которая озаряет все лицо. И не только ее лицо, но и все вокруг.
– Славный был день, – произносит она.
– Правда?
– Да, мне было очень хорошо с тобой сегодня, Эндрю.
– Правда? То есть я хотел сказать, спасибо. Мне тоже. Действительно, было здорово.
Она по-сестрински берет его под руку.
– Я имею в виду, ты был его лучшим другом. Ты был вместе с ним каждую минуту. До самой смерти. Не представляю, с кем бы еще я могла так поговорить о нем. Как давно я не говорила о нем ни с кем.
Эндрю слегка кивает головой и выдавливает из себя улыбку, которая больше напоминает мученическую.
– Мы всегда можем продолжить.
– Мне бы очень хотелось. В любое время. Мне еще о многом нужно расспросить тебя. Вернувшись домой, я сразу же вспомню еще миллион вещей, о которых я забыла спросить.
Пусть потом я забуду об этом, но именно в этот момент я отчетливо понимаю, что нет нужды наказывать Эндрю за то, что он вернулся домой к моей девушке.
Я вижу, что наказание вершится и без меня, и оно никуда не уйдет, и что бы я ни придумал сам, больнее уже не будет.
Глава сорок вторая
Майкл
Майкл возвращается на перекладных, из-за этого дорога домой растягивается на два дня.
Он не может позволить себе остановиться в мотеле, поэтому обитает в аэропорту Альбукерке в ожидании свободных мест на рейс. Потом точно так же коротает время в аэропорту Лос-Анджелеса.
По прилете ему некому позвонить и попросить, чтобы за ним приехали и отвезли домой. В аэропорт он добирался не на своей машине, поскольку все деньги ушли на авиабилет и платить зa длительную парковку оказалось бы нечем. Поэтому довез его Деннис. Он не загадывал, когда вернется, да и тогда это казалось неважным.
Теперь придется добираться домой пешком. На попутные машины рассчитывать не приходится, и основную часть пути он преодолевает на своих двоих с рюкзаком за спиной.
Оказываясь наконец на крыльце своего дома, он готов целовать голые неструганые доски.
– Эй, Деннис, – кричит он, заходя в дом, – ты можешь в это поверить? Я добрался.
Деннис показывается на верхней площадке лестницы и смотрит на него сверху вниз.
– Выглядишь усталым, – говорит он.
– О Боже, ты даже не представляешь. Усталый – это мягко сказано. Мне кажется, я путешествовал целую вечность. Не спал сутками. И практически не ел, поскольку денег не было. Миль пятнадцать я протопал с этим чертовым баулом. Я рад до слез, что наконец дома. Больше никогда в жизни не тронусь с этого места.
– Слушай, пока тебя не было… – перебивает его Деннис.
– Нет, только не забивай мне сейчас этим голову, ладно? Я должен постоять под горячим душем. Потом буду спать до тех пор, пока сам не проснусь, а потом не хочу ничего делать, только играть на саксофоне, чтобы зарядиться энергией. На большее я не способен.