Пурпурное сердце
Шрифт:
– Дай ему время, – говорит она.
Мэри Энн и Майкл вместе выходят из кафе и сворачивают за угол, направляясь к ее мотелю.
Она не имеет представления о том, где остановился он.
– Мне очень жаль, что тебе одной пришлось это делать.
– Может быть, все было бы еще хуже, если бы ты там был. Не знаю.
Они слышат какой-то крик на улице.
– Эй! Вы!
Они останавливаются и оборачиваются. Роб стоит в двадцати-тридцати шагах от них, широко расставив ноги – точно так же, как делал это в детстве, когда злился. Эта его излюбленная поза «попробуй-ка, ударь меня».
Мэри Энн понимает, что он шел за ними следом, и это кажется одновременно забавным, грустным и трогательным, поскольку напоминает о прошлом. Когда он бродил следом за старшим братом. Ей интересно, видит ли сам Роб иронию в этом. Возможно, что нет, решает она.
Он даже выглядит по-детски рассерженным, этот мужчина средних лет.
– Расскажите мне то, что мог знать только Уолтер, – говорит он, приближаясь к ним на несколько шагов.
Майкл прокручивает в голове его слова. Потом улыбается и поднимает вверх два пальца, слегка касаясь ими лба.
– Как насчет салюта на финише?
Мэри Энн не знает, о чем идет речь, но догадывается, что Роб понимает.
Он разворачивается и убегает за угол, словно нашкодивший мальчишка.
Глава сорок первая
Уолтер
Представьте себе такую сцену. Эндрю стоит на лужайке перед моим домом. На костылях. Пытается собраться с духом, прежде чем постучать в дверь. И появиться перед Милли после того, что уже произошло.
Он уже говорил с ней по телефону, но, думаю, это совсем другое. А сейчас он скован, словно его связали по рукам и ногам, так что нет возможности даже пальцем пошевелить.
И вот он видит перед собой звезду. Золотую звезду, которую мои родители поместили на окне, так чтобы весь город знал о том, что они потеряли на войне сына. Как будто город этого не знает. Но как бы то ни было, так принято.
Бедный Эндрю. Думаю, он не был готов к этому. Он бросает костыли и опускается на одно колено. Здоровое. Второе у него так сильно повреждено, что это стало причиной демобилизации. Но как мне кажется, даже на здоровое колено ему тяжело становиться. Но он словно не замечает боли.
Я все думаю, что он вот-вот заплачет, но он не плачет. Он как будто выплеснул всю свою печаль, всю, кроме слез. Сейчас, думая об этом, я ловлю себя на том, что никогда не видел Эндрю плачущим. Наверное, никогда и не увижу.
Моя мама видит его из окна. Она распахивает дверь, и из дома выбегает Никки, бросаясь прямо ко мне. Он так рад видеть меня. Как и я его, поверьте. Может быть, я неудачно выразился, когда сказал «видит». Разве он видит меня? Не знаю. Я не могу судить о том, что творится у собаки в душе. Но он носится кругами, подпрыгивает. Если бы я на самом деле стоял там, он бы запрыгивал на меня, как это делают все собаки испокон веку. А сейчас он прыгает в пустоту, во всяком случае со стороны это выглядит именно так.
Моя мать подходит к Эндрю, стоящему на коленях. Она обнимает его, и они плачут вместе.
Правда, Эндрю не плачет.
– Смотри, Эндрю, – говорит она сквозь слезы. И показывает на Никки. – Смотри, как он рад тебе.
И никто из них, похоже, не замечает, что Никки ни разу даже не взглянул на Эндрю.
А теперь мы все сидим на кухне, и Эндрю доедает уже второй кусок пирога. Тот самый, который он должен съесть за меня. Не могу сказать, что это справедливо, поскольку он не может по-настоящему оценить вкус этого пирога. Он всегда говорил про лимонный пирог: «Нормально». Не лучше, чем обычное печенье или ванильное мороженое. Хотя, возможно, тот кусок, что он ест за меня, кажется ему немного вкуснее.
Мама спрашивает: «Ты уже был у Мэри Энн?
Эндрю краснеет и опускает глаза, словно его уличили в чем-то недостойном.
– Нет, мэм. Еще нет. Мы переписывались, и я сообщил ей, что возвращаюсь. Но пока еще не звонил, нет.
– Да, но почему? Ты же знаешь, она наверняка захочет увидеться с тобой.
– Вы так думаете?
Моя мама вздыхает и направляется к телефону, который висит на стене возле холодильника. Судя по всему, пока меня не было, отец приобрел новый телефонный аппарат. Да и не только его. Повсюду я вижу новые вещи. Новая плита. Новый диван. Думаю, он старался хоть как-то восполнить ее утрату.
Она говорит с оператором, а Эндрю выглядит так, будто готов провалиться сквозь землю.
– Мэри Энн дома? Спасибо. – Она улыбается Эндрю, который вновь отводит взгляд. – Мэри Энн, угадай, кто сейчас у меня в гостях. Верно. Прямо у меня на кухне, клянусь. Может, ты придешь сегодня вечером на обед? Я зажарю пару цыплят. Они такие большие, так что наедимся досыта. Да, передам ему привет. Отлично. Жду тебя в шесть.
После обеда Мэри Энн предлагает моей матери помочь вымыть посуду. Мама даже слышать об этом не хочет. Она все пытается оставить эту парочку наедине друг с другом. Но Мэри Энн настаивает на том, что хотя бы уберет со стола.
Я вместе с ними на кухне и слышу, как моя мама говорит:
– Мэри Энн. Дорогая. Пожалуйста, пойми меня правильно. Может быть, пришло время, когда пора снять это обручальное кольцо. Ты же еще молодая женщина.
Мэри Энн застывает с открытым ртом. У нее такое выражение лица, будто мама только что предложила ей выбросить Робби в помойку или зажарить Никки на огне.
Она пытается сказать что-то, но ей не удается издать ни звука.
– Просто подумай об этом, милая, – говорит мать. – Подумай о том, что я сказала. Рано или поздно все равно придется.
Потом она выпроваживает всех нас в гостиную и произносит громко и весело:
– Я не приготовила никакого десерта, так что, Эндрю, тебе придется пригласить Мэри Энн на прогулку и купить ей мороженое.
При этом все знают, что на кухне осталось три четверти изумительного свежего пирога. Но Эндрю ведет себя, как настоящий болван.
Он говорит:
– О, я думаю, еды было достаточно. Я объелся. Правда.
Мать бросает на него взгляд, словно говоря: «Проснись».
– Но может быть, Мэри Энн хочется мороженого.