Пурпурные грозы
Шрифт:
Колэй открыл мне дверь, и я разулась в небольшом коридорчике. Мы оставили верхнюю одежду тут же и прошли дальше. Удивительное обиталище свекра была уютным! Как и во всем поместье — темная мебель и ковры, и вокруг огромное количество книг. Тома лежали прямо на полу, возвышаясь разноцветными горками. Некоторые стояли возле стен и «сидели» на стульях. В самом углу, возле окна, находилась небольшая кровать, застеленная стеганым одеялом.
— Прости. Здесь уже несколько лет бардак, — сказал мужчина. — Идем наверх.
— Я могла бы помочь… Если хотите… Пыль протереть.
Он взглянул мне в глаза, и я отметила, как постарело его суровое лицо. Он страдал, как и я, молча, но приказы отдавал твердо, не рискуя показаться сломленным горем. И всё-таки старший Магици был ослаблен — болью, отчаянием, безвыходностью ситуации. И, как и мне, ему не хотелось ни есть, ни спать. Колэй наверняка понял, что для меня столь глупое и неуместное предложение — очередная возможность отвлечься от ужаса ожидания, и кивнул.
— Хорошо. Но после.
Мы стали подниматься по винтовой лестнице — узкой и бесконечной. Голова кружилась от каменной спирали. Наверное, и голод тоже действовал, меня даже подташнивать начало.
— Сколько же здесь ступеней? — спросила я, чтобы отвлечься от противного ощущения.
— Я никогда не считал, — отозвался Колэй. — Но больше двух сотен точно.
Ближе к макушке в стенах были сделаны удобные ниши, и я вспомнила про лисьих сов.
— Это для птиц? — робко спросила я.
— Да, но сейчас они в лесу. Вернутся летом, — отозвался мужчина.
Наверху он дал мне накинуть плащ и нахлобучил шапку.
— Не хватало простудиться.
Но сам вышел без одежды — наверное, не так сильно мерз, как остальные. Он и одежду носил осеннюю, а в мороз не надевал шапку. Как и Дэр… Было ли моему любимому сейчас холодно? Или он мучился жаром, вызванным тяжелыми ранами? Радуясь, что Колэй идет впереди, я со всей дури укусила себя за руку. Нельзя сейчас плакать! Ни в коем случае!
От высоты захватывало дух, и воздух казался невыносимым для дыхания. Я сразу спрятала нос в воротнике. Вид с башни открывался действительно потрясающий, даже море можно было разглядеть. Вдалеке возвышались Влюбленные, пролегло полосой ущелье. А горы! Какие они были красивые! Казалось, можно слететь вниз и понестись над Атрой подобно птице. И ещё казалось, что отсюда можно увидеть всё, что пожелаешь, включая злые и добрые чувства.
Колэй положил руки мне на плечи.
— О следах я прежде слышал от отца. Он говорил, их сложно увидеть, потому как чувства в большинстве своем мгновенны. Однако любовь и ненависть вечны. Возможно, ты не сразу найдешь ответы на красной земле, тем более когда она дремлет под снегами, но ты их отыщешь, Мэй. Непременно. Я в тебя верю. — Он странно потер лоб рукой, провел ладонью по глазам. — Знаю, здесь всё чувствуется иначе. Хочешь, пока побудь в башне, а я вернусь в дом.
— Да, — тихо отозвалась я, на мгновение касаясь его плеча. — Спасибо вам.
— Спасибо тебе, — сказал он, — за те радостные дни, что дарила сыну.
И ушел, оставив меня собирать со щек льдинки слез. Я больше не могла сдерживаться. Осознавая, что Дэр где-то далеко — страдает, мучается от боли, возможно, зовет на помощь, и, главное, что он жив! — я не могла побороть неистовую муку сердца, готового при первой возможности устремиться на помощь.
Меня разрывало рыданиями. Столько сражаться с горем, чтобы потом отпустить его — снова глупость! Гримси всегда говорила, что нет смысла противиться слезам, ибо они порой — единственный выход. Выплакать боль важно, хотя бы какую-то её часть. И я рыдала, чувствуя, как замерзают щеки, как обветриваются обкусанные губы и солнце беспощадно выжигает надежды. Увидеть след? Кого я обманывала? Нужно было стараться лучше, начинать трудиться раньше, когда Колэй предлагал! Но я как всегда спохватилась слишком поздно.
Теперь я все чаще приходила в башню, понимая, что оттуда разглядеть след будет лучше всего. А потом и вовсе поменялась с Колэем — он перебрался в свою комнату в поместье. Я целыми днями сидела на верхотуре, закутавшись в толстенную шубу. Пила чай и глядела кругом, порой роняя голову на грудь и погружаясь в мрачную дрему. И каждый раз мне мерещился падающий красный дом и черные пузыри, пожирающие мир моих снов. Их становилось все больше, исчезли прежние образы. Меня уже не ждали ни Дэр, ни Агна, ни Марк. Я осталась наедине с пропастью, новым страшным зданием и жидкой хлюпающей массой.
Теперь я могла плакать, и, засыпая, рыдала в подушку — до изнеможения, до боли в груди, до икоты. А утром все начиналось заново: Габи приносила завтрак, пытаясь утешить меня добрым словом, я тихо благодарила её, съедала кусочек хлеба и шла наверх, чтобы сидеть там до обеда. Потом мне приходилось греться, силой вливать в себя суп и снова сидеть на морозе, напряженным взором оглядывая округу. Я не хотела, чтобы меня отвлекали, боялась проглядеть начинающийся цвет. Я надеялась на чудо — а вдруг?
И чудо случилось на восемнадцатый день. Ближе к вечеру я со своего поста разглядела приближающегося верхового, и сразу узнала Шторма. А потом и Дэра в светлой рубашке с бурыми пятнами, с перебинтованной головой. Чашка выпала из рук и разбилась ровно на две части, а я вскочила на ноги и понеслась вниз по лестнице, на ходу сбросив шубу.
Снег не показался мне холодным, и синие сумерки разорвало золотое сияние. Мое? Но когда я, хрипло дыша, перелезала через последний сугроб, меня перехватил Бэйт. Откуда он взялся? Ходил проведать зверей?
— Стой, Мэй! Куда ты?!
— Дэр! — со счастливой улыбкой завопила я. — Едет сюда!..
Бэйт оглянулся, и глаза застыли, а синяки под глазами стали совсем темными.
— Мэй, родная, там никого нет.
Я резко развернулась и увидела, что Дэр стоит под деревом, опираясь на толстый ствол. Он глядел на меня мутным, усталым взором, и прижимал ладонь к груди. А потом упал, и сугроб под ним стал красным.
— Дэр!!! — заорала я. — Пусти, Бэйт! Пусти!.. Он же умрет!
Я так брыкалась и извивалась, что парень вынужден был разжать хватку.