Пушинка в урагане
Шрифт:
– Чудеса! Где же готовится цареубийство?
– Террористы устроили засаду на канале Грибоедова.
– Таковой мне неизвестен.
– Раньше он назывался Екатерининским каналом.
– Скорее! Вперёд!
Ну что же, поднимаюсь, направляюсь в двери. Уже выходя, вижу на полу возле книжного шкафа здоровенный револьвер.
– Да, я уже упоминал, что собирался свести счёты с жизнью, но в последний момент лишился чувств. Далее вам всё известно. – сухо прокомментировал увиденное хозяин тела.
Коридоры во дворце весьма широкие, но я то и дело касался плечами то правой
– Стойте! – завопил я в спину уже проехавшим саням.
Мужчина в шубе, сидящий в санях, оглянулся, и, увидев меня, изумлённо открыл рот. Повернулся к извозчику, что-то сказал, сани остановились, и я в одно мгновение догнал их и запрыгнул на место рядом с пассажиром.
– Ваше высочество, Пётр Николаевич! – забормотал пассажир – Что происходит, почему Вы не одеты, почему такая спешка?
– Готовится страшное злодейство. Цареубийство. Мы обязаны его предотвратить.
– Как? Что?
– Голубчик – крикнул я извозчику – стрелой мчись на Екатерининский канал, угол Мойки. Знаешь ли, где это?
– Как не знать, барин! А на какой берег-то? Токмо боюсь, кобылка моя не сдюжит.
– К Михайловскому парку, любезный! И гони изо всех сил! Если успеем, я тебе рысака подарю!
– А как же барин, что до вас сел?
– Гони, извозчик, гони куда сказано! – закричал пассажир в шубе, и мы полетели.
Хотя полетели очень относительно. Лошадка у извозчика была мелкая, тощая и весьма заморённая, поэтому бежала она не шибко споро, но всё равно побыстрее, чем бежал бы я своими ногами. Да и не пробежать мне столько, чего уж там.
– Пётр Николаевич, ваше высочество! – забормотал господин в шубе – Вы простудитесь! Позвольте укрыть вас моей шубой!
Морозец небольшой, градуса три-пять, но проклятая питерская сырость! До места я, без сомнения, доеду, но однозначно простужусь, а без нормальных лекарств, скорее всего, потом откину ласты.
Я оглянулся на попутчика. Шуба у него большая, возможно и хватит закутаться двоим.
– Благодарю вас за великодушное предложение… Простите, не знаю, как вас величать.
– Профессор Меншуткин, Николай Александрович. Служу в физико-математическом факультете Санкт-Петербургского императорского университета – отрекомендовался он, торопливо расстёгивая крючки на шубе. Попытку совсем снять её с себя я пресек, и мы, тесно прижавшись друг к другу, укутались в профессорскую шубу.
– Шуба, признаться не моя – зачем-то стал объяснять профессор – На мою шубу служитель…
– От неловкости служителя выиграл я – прервал я мучения профессора – В Вашу шубу мы вдвоём бы не поместились. Вы уж, уважаемый профессор, пожалуйста, поощрите служителя от моего имени. И прошу Вас, Николай Александрович, разрешите позже заглянуть к вам с визитом, связанным с вашей учёной деятельностью?
Профессор торопливо закивал.
Вдоль Мойки мы пролетели одним духом, но после поворота на Невский проспект, лошадь начала спотыкаться, а когда, наконец, добежала до Казанского моста, то вовсе упала на передние колена. Я выскочил из саней. Сунул руку в карман… чёрт, кошелька нет. Однако, есть нечто более ценное: часы. Торопливо сунул часы обомлевшему извозчику и бросился вдоль канала, скользя гладкими кожаными подошвами по растоптанному ногами и копытами снегу. Дыхание сбилось – хреново тренируют нынешних аристократов! Впрочем, школьники и студенты моего времени, в массе своей, тренированы много хуже.
У Итальянского мостика увидел впереди белый клуб дыма, а мгновение спустя, услышал грохот взрыва и звон осыпающегося стекла. Чёрт! Не успеваю! Однако, прибавил ходу. Холодный воздух рашпилем скребёт бронхи, боль спускается ниже… Быть острейшему бронхиту или даже воспалению лёгких, стопудово быть!
Впереди крики, суета. Вижу, совсем как в фильме про Софью Перовскую, в мою сторону идёт царь. Вот взгляд царя, совсем как в фильме, останавливается на высоком человеке, медленно перемещающем из-за спины вперёд свёрток… Между нами десять шагов… пять… три… шаг… Парень уже размахивается, и тут я выхватываю из рук террориста бомбу, и кидаю её за ограду канала.
Взрыв.
Темнота.
– Они очнулись!
Шёпот такой громкости способен, без преувеличения, разбудить полк похмельных егерей. А мне он просто расколол голову.
Темнота.
– Пётр Николаевич, вам легче? – голос профессионально ласковый. Врач, и с практикой лет в тридцать. Можно даже не заглядывать в трудовую книжку.
– Легче. Доктор, почему я ничего не вижу? Я ослеп?
– Зрение у вас в порядке, по крайней мере, за правый глаз я совершенно спокоен. А вот левый глаз пострадал, но надеюсь, незначительно.
– В таком случае, когда будет снята повязка?
– Если всё будет благополучно, то завтра утром, а пока покорнейше прошу потерпеть неудобство.
– А что с моим бронхитом?
– Откуда Вы о нём знаете?
– Симптомы в наличии: клокочет в грудине, явно повышенная температура, неприятные ощущения в горле и носоглотке. Что до причины оного состояния… У меня сбилось дыхание у Итальянской улицы, а бежать пришлось ещё метров двести, и бежать с ускорением… Так что вывод очевиден.
– Ничего страшного. Дня за три-четыре выздоровеете, таков мой прогноз. Да-с. А почему Вы упомянули метры, а не аршины? Кстати, примите микстуру.
На ощупь принимаю мензурку с лекарством, и, выпив его, отвечаю:
– Полагаю правильным использовать систему мер, принятую в большинстве стран Европы.
– Резонно. Гораздо серьёзнее обстоят дела с Вашей левой рукой: открытый перелом кисти.
– Странно, почему я не чувствую боль?
– Вероятно это действие морфия.
– Прошу Вас, доктор, уменьшить до минимума дозу наркотика.
– В чём дело, Пётр Николаевич? Морфий совершенно безопасен.
– Любой наркотик вызывает привыкание, переходящее в зависимость. Это я знаю доподлинно. Однако я отвлёкся, что с государем? Он жив?