Пушки острова Наварон. 10 баллов с острова Наварон
Шрифт:
– Просто удивительно!
– Очень странно, сэр, – сказал капитан. Он бросил взгляд на бумаги в руке майора, – Что у вас там?
– Карты и документы, которые я должен отдать какому-то бородатому моряку, когда мы приземлимся в Италии. Странный малый этот Меллори.
– Так точно, сэр, очень странный, – согласился капитан.
Вис, Вланович и Меллори со своей группой отделились от толпы и стояли у входа в палатку Виса.
Меллори обратился к Вису:
– Вы приготовили веревки? Мы должны немедленно отправляться.
– К чему вся эта спешка, сэр? –
– Петар и Мария, – угрюмо произнес Меллори. – Это из-за них надо спешить.
– А что с Петаром и Марией? – подозрительно осведомился Рейнольдс.
– Их держат взаперти в блокгаузе. А когда Нойфельд и Дрошный вернутся туда…
– Вернутся? – изумился Гроувс. – Что вы имеете в виду? Мы же их заперли. И каким образом, господи помилуй, вам стало известно, что Петара и Марию держат в блокгаузе? Как это может быть? Ведь их же не было там, когда мы уходили… а это было совсем недавно.
– Когда Андреа сказал, что его лошадь поранила копыто о камень по пути сюда из блокгауза, дело было совсем не в этом. Андреа установил наблюдение.
– Видите ли, – объяснил Миллер, – Андреа никому не доверяет.
– Он видел, как сержант Баер вел туда Петара и Марию, – продолжал Меллори. – Они были связаны. Баер освободил Нойфельда и Дрошного, и, бьюсь об заклад, наша драгоценная парочка следила, действительно ли мы улетели.
– Вы не все нам рассказываете, правда, сэр? – с горечью отметил Рейнольдс.
– Вот что я вам скажу, – уверенно отчеканил Меллори. – Если мы не попадем туда как можно скорее, Марии и Петару придется туго. Нойфельд и Дрошный ещё не знают, но уже, должно быть, предполагают, что именно Мария сообщила мне, где скрывают этих четырех связных. Они всегда знали, кто мы, – Мария сказала им. Теперь они знают, кто такая Мария. Как раз перед тем, как Дрошный убил Саундерса…
– Дрошный? – лицо Рейнольдса выражало полную растерянность. – Мария?
– Я ошибся, – в голосе Меллори слышалась усталость. – Мы все понаделали ошибок, но эта была самая серьезная. – Он улыбнулся, но глаза оставались серьезными. – Вспомните те резкие слова, которые вы бросили в адрес Андреа, когда он затеял драку с Дрошным у столовой в лагере Нойфельда.
– Конечно, я помню. Это была глупейшая история…
– Вы сможете извиниться перед Андреа, когда представится возможность, – перебил Меллори. – Андреа провоцировал Дрошного, потому что я его об этом просил. Я знал, что Нойфельд и Дрошный о чемто договаривались в столовой, когда мы вышли, и искал момент, чтобы спросить Марию, что именно они обсуждали. Она сказала, что они намеревались послать пару четников за нами в лагерь Брозника, тайно, конечно, чтобы сообщить о нас. Это были те двое наших «проводников» в грузовике. Андреа и Миллер убили их.
– Теперь понятно, – протянул Гроувс. – Андреа и Миллер убили их.
– Чего я не знал, так это того, что Дрошный тоже шел за нами по пятам. Он видел нас с Марией вместе, – Меллори посмотрел на Рейнольдса. – Так же, как и вы. Я не знал в то время, что
Рейнольдс покачал головой.
– Но вы сами только что сказали, что Мария предала нас…
– Мария, – сказал Меллори, – высококвалифицированный агент английской разведки. Отец – англичанин, мать – югославка. Она жила в этой стране ещё до прихода немцев. Была студенткой в Белграде. Примкнула к партизанам, которые обучили её как радистку, а затем организовали для неё побег к четникам. У четников в это время находилась в плену радистка одной из британских миссий. Немцы главным образом обучили Марию абсолютно достоверно копировать почерк этой радистки: ведь каждый радист имеет свой собственный почерк. И, конечно, тут сыграл роль её безупречный английский. Таким образом, она оказалась в непосредственном контакте с нашими разведцентрами как в Северной Африке, так и в Италии. Немцы считали, что полностью околпачили нас. На самом деле все было наоборот. Миллер сказал с упреком:
– Ты мне тоже всего этого не говорил.
– Мне надо было все обдумать. Ее ведь все-таки уличили в том, что она принимала участие в заброске последних четырех связных. Она, конечно, сообщила об этом немцам. А эти связные приносили информацию, укрепляющую веру немцев в то, что второй фронт, – а на самом деле настоящее вторжение в Югославию – дело первостепенной важности.
Рейнольдс произнес медленно, почти по слогам:
– О нашем прибытии они тоже знали?
– Безусловно. Они знали о нас все, кроме одного:
они не знали, что мы знали о том, что они знали. Поэтому то, что они знали, было только наполовину достоверно.
Рейнольдс с явным трудом усвоил услышанное и тихо произнес: – Сэр!
– Да?
– Я был неправ, сэр.
– Это случается, – успокоил его Меллори. – Иногда это случается. Вы были неправы, сержант, но вы ошибались из лучших побуждений. Это моя вина. Только моя. Но у меня были связаны руки. – Меллори похлопал его по плечу. – Я думаю, теперь вы найдете в себе силы простить меня.
– А Петар? – спросил Гроувс. – Он не её брат?
– Петар – это Петар. И ничего больше. Чист, как стекло.
– И все-таки ещё много неясного… – начал Рейнольдс, но Меллори перебил его.
– Отложим разговоры. Полковник Вис, прошу вас, карту. – Капитан Вланович вынес карту из палатки, и Меллори указал на флажок: – Взгляните сюда. Плотина на Неретве и Клеть Зеницы. Я сообщил Нойфельду то, что сказал мне Брозник, – партизаны уверены, что наступление начнется с юга через Неретвинский мост. Но, как я уже говорил, Нойфельд знал – и ещё до нашего прибытия, – кто мы такие на самом деле. Поэтому он был убежден, что я лгу. Он был также убежден в моей осведомленности в том, что наступление готовится через ущелье Зеницы на севере. Уверяю вас, что были весьма веские причины так думать: там сосредоточены двести немецких танков. Вис был потрясен: