Пушки острова Наварон. 10 баллов с острова Наварон
Шрифт:
Меллори добрался до входа. Он сделал знак Миллеру, Рейнольдсу и Гроувсу оставаться на своих местах, в то время как они с Андреа прильнули к двери.
И сразу же услышали голос Дрошного, угрожающий и полный ненависти.
– Предательница. Вот кто она такая. Расстрелять её. Немедленно!
– Зачем вы это сделали, Мария? – голос Нойфельда в противоположность Дрошного был спокойным и даже мягким.
– Зачем она это сделала? – прорычал Дрошный. – Из-за денег. Вот зачем. Что же еще?
– Почему? – Нойфельд продолжал мягко настаивать. – Разве капитан Меллори грозился убить вашего брата?
–
– Мы теряем время, – Дрошный был в нетерпении. – Разрешите мне их вывести в расход обоих.
– Нет. – Спокойный голос Нойфельда не допускал возражений. – Слепой мальчик, испуганная девочка. Вы же человек!
– Я четник!
– А я офицер вермахта.
Андреа прошептал на ухо Меллори:
– В любую минуту кто-нибудь может заметить наши следы на снегу.
Меллори кивнул и отступил в сторону. У него не было никаких иллюзий относительно реакции вооруженных до зубов людей, когда они с Андреа ворвутся в комнату. Поэтому он пустил вперед Андреа. Никто лучше его не справился бы с таким делом. И Андреа незамедлительно это доказал. Быстрый поворот дверной ручки, мгновенное движение правой ноги – и вот уже Андреа стоит в дверном проеме. Дверь ещё не до конца распахнулась, а в комнате уже звучало ровное стаккато «шмайссера» Андреа. Выглянув из-за его плеча, Меллори сквозь образовавшуюся дымовую завесу увидел, как с застывшим удивлением на лицах, скорчившись, падали на пол двое немецких солдат. Подняв свой автомат, Меллори вошел в комнату вслед за Андреа.
В «шмайссере» больше не было нужды. Остальные солдаты были безоружны. Дрошный и Нойфельд двигались. Они были совершенно потрясены происходящим и к тому же понимали бесполезность самоубийственного сопротивления.
Меллори обратился к Нойфельду:
– Вы только что купили себе жизнь. – Затем он повернулся к Марии, подождал, пока она и её брат выйдут из дома, и снова посмотрел на Дрошного и Нойфельда: – Ваше оружие.
Нойфельд, с трудом двигая губами, вымолвил:
– Во имя господа Бога…
Но Меллори не был расположен к беседе. Он поднял свой «шмайссер»:
– Ваше оружие.
Нойфельд и Дрошный, как во сне, отстегнули свои пистолеты и бросили на пол.
– Ключи. – Дрошный и Нойфельд смотрели на него молча и с полным непониманием. – Ключи, – повторил Меллори. – Немедленно! Или они уже не понадобятся.
На несколько секунд в комнате воцарилось полное молчание. Затем Нойфельд повернулся к Дрошному и кивнул. Тот хмуро, если только можно назвать хмурым лицо, перекошенное от изумления и ужаса, достал из кармана ключи. Миллер взял их, молча отпер одну из дверей, показал на неё автоматом и подождал, пока Дрошный, Нойфельд, Баер и другие солдаты войдут. Затем запер за ними дверь и положил ключи в карман. Андреа нажал спусковой крючок своего автомата, направленного на передатчик. Теперь уже вряд ли кто-то взялся бы его починить. Затем они вышли. Меллори запер дверь и далеко зашвырнул ключ, который сразу же утонул в снегу. Рядом с блокгаузом были привязаны лошади. Семь лошадей. Как раз то, что нужно. Меллори подбежал к амбразуре и крикнул:
– Наши лошади привязаны к соснам в двухстах ярдах отсюда. Не забудьте.
Рейнольдс
– Вы думаете об этом, сэр? В такую минуту?
– Я должен думать обо всем в любое время. – Меллори повернулся к Петару, который неловко взбирался на лошадь, затем обратился к Марии: – Скажите ему, чтобы снял очки.
Мария посмотрела на него с удивлением, потом кивнула и что-то сказала своему брату. Он сначала не понял, потом послушно наклонил голову, снял темные очки и спрятал их в карман.
Рейнольдс изумленно посмотрел на Меллори:
– Я не понимаю, сэр.
Меллори пришпорил лошадь и обрезал: – А вам это и необязательно.
– Прошу прощения, сэр.
Меллори повернул свою лошадь и произнес устало:
– Уже почти одиннадцать часов, сыпок, а это слишком поздно, учитывая, что нам ещё надо успеть.
– Сэр, – Рейнольдсу явно понравилось то, что Меллори назвал его «сынок», – мне действительно необязательно это знать.
– Я ответил на ваш вопрос. Мы должны ехать так быстро, как только смогут наши лошади. Слепой не видит препятствий, не может хорошо сохранять равновесие и должным образом управлять лошадью. Короче, у слепого гораздо больше шансов выпасть из седла, чем у нас с вами. Достаточно того, что слепой слеп. Мы не можем подвергать его дополнительному риску. Он может упасть, очки разобьются и поранят ему глаза.
– Я не думал… я хотел… простите, сэр.
– Не извиняйся, сынок. Настала моя очередь извиниться перед тобой. Будь так добр, последи за ним.
Полковник Ласло обозревал в бинокль залитый лунным светом скалистый склон у моста через Неретву. На южном берегу реки, на лугу, на опушке соснового бора и в самом бору, насколько мог видеть полковник, не было никакого движения, ни души. Ласло стало уже охватывать беспокойство от этой неестественной тишины, когда кто-то тронул его за плечо. Он повернулся и узнал майора Стефана, командира батальона на западном перевале.
– Добро пожаловать. Генерал предупредил меня о вашем прибытии. Ваш батальон с вами?
– То, что от него осталось. – Стефан печально улыбнулся. – Все, кто может передвигаться. И те, кто не может.
– Если Бог поможет, нам все и не понадобятся сегодня. Генерал говорил вам о некоем Меллори? – Майор Стефан кивнул, и Ласло продолжал: – Если его постигнет неудача… Если немцы перейдут сегодня ночью Неретву…
– Ну что ж, – Стефан пожал плечами, – мы все готовы умереть сегодня ночью.
– Да, чему быть, того не миновать, – согласился Ласло. Он поднял бинокль и вновь углубился в наблюдение за Неретвинским мостом.
Тем временем Меллори и шестеро его спутников весьма успешно справлялись со своими лошадьми. Даже Петар ни разу не упал. По правде говоря, этот склон не был таким крутым, как предыдущий, от плато Ивеничи до блокгауза, но Рейнольдс все же предполагал, что Меллори намеренно ограничивает скорость их передвижения. Возможно, размышлял Рейнольдс, Меллори оберегает слепого, который неотступно следовал за ним. Гитара Петара, крепко привязанная, висела через плечо, поводья он бросил и обеими руками Крепко вцепился в переднюю луку седла. Постепенно мысли Рейнольдса перенеслись к сцене в блокгаузе. Через некоторое время он пустил свою лошадь вперед и догнал Меллори.