Пушкин и Александрина. Запретная любовь поэта

Раевский Николай Алексеевич

Была ли эта старость счастливой? Сказать пока трудно… О прочном и спокойном браке с бароном Густавом я уже упоминал, но кроме мужа были дочь и зять, с которыми Александра Николаевна прожила семнадцать лет.

По некоторым сведениям, Фризенгофы были против «неравнородного» брака дочери, и это весьма вероятно. Тем не менее с герцогом Элимаром, судя по всему, умным и достойным человеком, у них, очевидно, установились хорошие родственные отношения – иначе супруги не жили бы постоянно с зятем. Владельцев Бродзянского поместья ведь никак нельзя считать «бедными родственниками»…

Александра Николаевна, хотя и выросла в весьма провинциальной обстановке калужского имения, потом восемнадцать лет провела в Петербурге. Еще при жизни Пушкина вошла в высшее общество столицы, потом стала свояченицей генерала Ланского, командира блестящего гвардейского полка. Придворной службы не несла, но все же состояла фрейлиной высочайшего двора.

Быт герцогского замка Эрлаа сам по себе вряд ли был ей в тягость.

Думается все же, что там она была хотя и не чужой, но и не до конца своей… Навсегда уехала за границу, а в душе осталась русской женщиной, видимо, тосковавшей по родине. Была, как и многие ее современницы того же круга, воспитана на русско-французской культуре. Немецкий язык, судя по воспоминаниям Геннриха, до конца жизни знала весьма плохо, а жить приходилось в среде немецкой знати, говорившей, правда, когда нужно, по-французски, но думавшей и чувствовавшей по-своему…

И совсем иностранкой была ее единственная дочь, немецкая поэтесса, в подлиннике читавшая труднейших германских философов, с матерью говорившая на «языке Европы» (Пушкин так называл французский язык (письмо к П. Я. Чаадаеву 6 июля 1831 года).), но думавшая, вероятно, главным образом по-немецки. Германский шовинизм, видимо, был совершенно чужд этой – повторим еще раз – высококультурной женщине, по духу австрийской аристократке. Она умела говорить по-словацки и даже иногда любила надеть в Бродзянах словацкий народный костюм¹⁸.

По-словацки говорила, а родного языка матери не знала вовсе, и Россия была для нее чужой. По словам А. М. Игумновой (.Воспоминания о Бродзянах, с. 2.), впоследствии «родными своей матери в СССР она совершенно не интересовалась и вообще была далека от всего русского. Не знала она и русского языка».

Как мы узнаем из воспоминаний Геннриха, в конце жизни у Александры Николаевны были плохие, кажется, даже очень плохие отношения с дочерью. В чем их причина, автор не говорит, но можно думать, что и тогда и раньше, не было настоящей духовной близости между русской матерью и дочерью-иностранкой.

И, вероятно, старая женщина, когда-то через сестру, Наталью Николаевну, просившая Пушкина прислать часть третью его стихотворений, порой жалела о том, что свою Наталью она даже и читать по-русски не выучила…¹⁹

Снова возвращаемся к моей поездке в Бродзяны. Я пробыл в замке очень недолго – немногим более суток. Перед отъездом, 21 апреля, я получил приглашение снова приехать во время пасхальных каникул в будущем, 1939 году. Оно меня очень обрадовало. Заранее решил, что попрошу на этот раз разрешения привезти с собой фотографа, специалиста по портретам и музейным вещам. Буду подробно описывать, измерять, сравнивать. Быть может, познакомившись со мной поближе, хозяева замка покажут мне и архив. Очень возможно, что в нем есть письма жены поэта за 1831–1834 годы, когда сестры жили врозь. Может оказаться и многое другое, о чем заранее не догадываешься.

Моим надеждам не суждено было осуществиться. 15 марта 1939 года в Прагу вошли танки Гитлера. Чехословакия временно была разрезана на куски. Во вновь организованное немцами Словацкое «государство» я ехать не мог. Письма туда шли плохо. Переписка с Бродзянами прекратилась.

Много лет я ничего не знал о судьбе замка Бродзяны и хранившихся в нем коллекций. Впоследствии я получил ряд писем из Чехословакии, на основании которых в первом издании этой книги писал: «…замок уцелел, часть реликвий попала, к счастью, в Ленинград, а где находятся остальные – неизвестно» («Если заговорят портреты», Алма-Ата, 1965, с. 43).

Сведения были неутешительными, но позднее я узнал ряд других, еще более печальных. По-прежнему ничего не известно о судьбе наиболее ценных материалов – рисунков Ксавье де Местра, альбома Александры Николаевны, большинства портретов и миниатюр²⁰. Хозяева замка, покинувшие его перед концом войны, во всяком случае, ничего с собой не увезли.

Оставались на месте и архив и библиотека, но в письме в Пушкинский дом от 5 июля 1961 года А. М. Игумнова сообщила: «В 1945 году, сейчас же после освобождения Словакии от немцев, я ездила в Бродзяны вместе с А. В. Исаченко и с профессором Московского университета Н.

Н. Вильмонтом, который в то время был в Советской Армии. Анны Б(ергер) (скончалась в январе 1965 года. В самое тяжелое время Анна Бергер сохранила часть бродзянских реликвий) тогда не было в Бродзянах. Мы нашли библиотеку в замке в плачевном виде, окна были выбиты, в комнате поселились голуби, которые ее сильно перепачкали. Незадолго до этого в замке были помещены румынские (королевские) солдаты, которые распоряжались там по-своему. Из ценнейшей библиотеки они брали то, что им было нужно, на растопку или на папиросы, а много бумаг просто выбросили за окно. По возвращении Анна Б. нашла в куче мусора письма Фризенгофа <…>«(Это были, несомненно, письма барона Густава к брату Фридриху Адольфу, выдержки из которых опубликовал А. В. Исаченко.).

Прошло еще двадцать лет. Бродзянский замок совершенно обветшал. Все, что можно было унести, унесено, в том числе и книги.

Иозеф Бардун пишет в своей словацкой статье о том, что не только замок находится в бедственном состоянии. «Парк вокруг него также изуродован. Над деревней на лесистом холме находится часовенка со склепом, в котором похоронена Александра, ее муж и их потомки. Часовенка сильно повреждена».

Однако в той же статье автор сообщает, что Окружной музей в городе Топольчанах и кафедра русского языка философского факультета Университета Коменского в Братиславе, которую возглавляет доцент Юрай Копаничак, «решили спасти бродзянский замок». Предположено не только реставрировать замок, но и «создать в нем музей, который состоял бы из отдела, посвященного А. С. Пушкину, и из более широко задуманного музея словацко-русских отношений. Кафедра русского языка рассчитывает кроме того «постепенно создать из замка исследовательский центр словацких русистов <…>«.

Широко задуманный интересный проект оказывается, к сожалению, трудно осуществимым.

Однако, независимо от того, для каких целей – научных или культурно-общественных – будет использован восстановленный замок, его прежде всего необходимо безотлагательно ремонтировать.

Ю. Копаничак считает, что бродзянский замок является «культурно-историческим памятником, рамки которого превышают узкий круг словацкой истории и касаются такой выдающейся личности, какой был Александр Сергеевич Пушкин» (Juraj Kopanicak. Puskin a Brodziany (Юрай Копаничак. Пушкин и Бродзяны). «Slovenka», 1965, № 51–52 (словацк.).).