Пушкин: «Когда Потемкину в потемках…». По следам «Непричесанной биографии»
Шрифт:
Между тем находки документов, относящихся к высылке Пушки на, продолжались. Важнейшие из них сделаны в конце 1920-х годов – это письма Воронцова к П. Д. Киселеву от 6 марта 1824 г. и к Н. М. Лонгинову от 8 и 29 апреля и 4 мая 1824 г.
Воронцов – Киселеву
Письмо к П. Д. Киселеву – первое по времени в ряду документов, свидетельствующих, что в круг личных интересов Воронцова оказался втянутым Пушкин.
«Двумя своими просьбами, из которых одна исключает другую, но обе одинаково обращены к Вашей дружбе, атакую я Вас сегодня, дорогой Павел Дмитриевич. Первая – передать от меня прилагаемое письмо Е<го> В<еличеству> Государю, если только это не составит для Вас каких-либо затруднений; вторая – не делать этого в случае, если исполнение представилось бы для Вас хотя бы в малой степени неприятным или неудобным» [86] .
86
Письмо М. С. Воронцова к П. Д. Киселеву от 6 марта 1824 г., написанное по-французски (ЦГИА, ф. 958, оп. 1, № 125), цитируется в переводе А. А. Сиверса (Пушкин
Воронцов просит, разумеется, не просто о передаче письма – с этим прекрасно справилось бы почтовое ведомство, – а о том, чтобы Киселев представил Царю важное для него, Воронцова, дело в нужном ему, Воронцову, свете. С этой целью он раскрывает перед Киселевым содержание своего письма к Царю («Теперь скажу Вам несколько слов о содержании этого письма…») и предупреждает своего адресата о секретности («…из которого никто здесь не читал ни строчки, кроме Казначеева [87] , любезно взявшегося его переписать») и чрезвычайной важности дела, о котором пойдет речь («Я предпочел бы не писать, а испросить разрешения лично прибыть в Петербург, но служебные дела в данную минуту не позволяют мне этого»). Воронцов не сразу приступает к тому, что его тревожило, а тревожило его то, что Александр I вдруг начал выказывать ему знаки монаршей немилости: «Будучи вынужденным коснуться вопроса о производстве 12 декабря, я сказал в письме своем несколько слов по этому поводу (о чем я никогда не говорил ни слова даже своей жене). Я не могу не видеть в данном случае последствий того впечатления, которое внушили Государю: произведя в следующий чин 16 человек, не остановились бы как раз перед моим именем без какого-либо подобного основания».
87
А. И. Казначеев – полковник, правитель канцелярии Воронцова.
Здесь необходимы некоторые пояснения. В сентябре-октябре 1823 г. Александр I, обеспокоенный сообщениями о тайных обществах во 2-й армии, штаб которой находился в Тульчине, предпринял поездку на Юг России, чтобы лично убедиться в лояльности высших офицеров и личным своим вниманием к войскам всячески эту лояльность укрепить. В программу поездки входили смотры 6-го и 7-го корпусов, составлявших основные силы 2-й армии (они состоялись 1 и 2 октября), и присутствие Царя на больших осенних учениях, развернувшихся на огромном пространстве от Тульчина до Буга (4–5 октября) [88] .
88
См.: [Богданович М. И.] История царствования Императора Александра I и России в его время. Т. 6. СПб., 1871. С. 369–370.
Героем смотров и учений оказался любимец Царя граф Павел Дмитриевич Киселев (1788–1872), генерал-майор, назначенный года за три до того начальником штаба 2-й армии вопреки бешеному противодействию ее главнокомандующего генерала П. X. Витгенштейна (Царь проявил тогда редкую для него решительность, одернув Витгенштейна резким письмом) [89] . По окончании учений Александр I произвел Киселева в генерал-адъютанты и пригласил сопровождать в дальнейшей поездке [90] ; Витгенштейну же Царь отписал 14 октября кратенький благодарственный рескрипт («Граф Петр Христофорович! Вверенную Вам армию, осмотренную мною в окрестностях Тульчина, имел я истинное удовлетворение найти во всех частях в положении столь отличном…» [91] ), а Воронцова – военного генерал-губернатора и наместника земель, которые, собственно, и охраняла 2-я армия, – Александр и вовсе оставил без внимания («не захотел улыбкой наградить», – съязвит Пушкин несколько месяцев спустя – II, 378). Воронцову ничего не оставалось, как сказаться больным и возвратиться в Одессу [92] .
89
См.: Заблоцкий-Десятовский А. П. Граф П. Д. Киселев и его время. Т. I. СПб., 1880. С. 131–142.
90
Там же. С. 188.
91
Русский инвалид, или Военные ведомости. 1823. 14 ноября. № 270. С. 1078.
92
См. письмо Воронцова к Н. М. Лонгинову от 18 октября 1823 г.: ИРЛИ, архив Н. М. Лонгинова, ед. хр. 23632, л. 45. Обо всех этих событиях подробнее см. мою статью «“Вторичная мемуаристика” в комментарии (об эпиграмме Пушкина “Сказали раз царю…”») // Временник. 1981. Л., 1985. С. 5–17.
Но худшее было впереди. 12 декабря, в день своего тезоименитства, Царь произвел в следующий чин и наградил орденами большую группу генералов и офицеров. Воронцов, который был ранен в Бородинском сражении, командуя сводной гренадерской дивизией армии Багратиона, а затем командовал русским экспедиционным корпусом во Франции и уже давно «перехаживал» в генерал-лейтенантах, вполне мог рассчитывать – особенно после назначения генерал-губернатором одного из важнейших в Империи регионов – выйти в полные генералы. То, что этого не произошло, вызвало немалое смятение в душе Воронцова. Впрочем, предоставим слово ему самому: «Из всех вновь произведенных ни один не служил столько, как я, и не имел таких высоких командований на боевом фронте, ни один из них не имеет такого же или по крайней мере более ответственного поста в настоящее время. Это унижение перед лицом всей армии, и чем же я его заслужил? Не должен ли я предположить, что скоро станут скакать через мою голову? и не приходится ли мне пожалеть о своем возвращении на действительную службу, так как, находясь совсем в отставке, на покое дома
Говоря об «унижении перед лицом всей армии», Воронцов нисколько не преувеличивал: предвзятость Царя в этом вопросе была заметна не только ему. Командир 6-го корпуса 2-й армии, старый служака генерал-лейтенант И. В. Сабанеев писал, например, в дружеском письме к А. А. Закревскому 19 августа 1824 г.: «Воронцов так же сед, как и я; мы живем с ним по соседству и нередко видимся <…> Что за удивительный человек, дай Бог таких людей более, но и им недовольны. Кто же может угодить?» [93] .
93
Сборник Имп. Русского исторического общества. Т. 73. Бумаги Арсения Андреевича Закревского. СПб., 1890. С. 592.
Дело было, однако, не только в обиде. Воронцов не мог не понимать, что немилость обрушилась на него неспроста: ведь менее года назад тот же Александр назначил его на один из высших постов в государстве; следовательно, немилость относилась к тому, как он справлялся с обязанностями генерал-губернатора… Едва вступив в должность, Воронцов, не зная покоя, колесил по Новороссии, Крыму и Бессарабии, развивая энергичнейшую деятельность, направленную на экономическое процветание края – здесь упрекнуть его было не в чем. Значит, недовольство Царя относилось к другой сфере – политической, которую новый генерал-губернатор на первых порах выпустил из-под своего наблюдения. О либерализме Воронцова, который не только не пресекал, но как будто даже покровительствовал некоторым неблагонадежным с точки зрения центральной власти лицам, заговорили в Петербурге. Вяземский сообщал Пушкину весной 1824 г.: «Верные люди сказывали мне, что уже на Одессу смотрят как на champ d’asyle [94] , а в этом поле верно никакая ягодка более тебя не обращает внимания…» (XIII, 94). И здесь Воронцову приходилось уже оправдываться.
94
Заповедное место, убежище; букв. «поле, дающее убежище» (франц.).
Добрая половина письма занята оправданиями. Во-первых, крайне неприятна для Воронцова история с назначением С. И. Лесовского [95] : «…написав Государю и предложив ему генерала Лесовского на должность екатеринославского губернатора, я получил ответ, что Лесовский всегда был замешан в интригах и беспорядках 3-й гусарской дивизии и что, очевидно, он был рекомендован мне людьми, которые, как и он, склонны к беспорядкам, и т. д. Уверяю Вас по чистой совести, что <…> не имел ни малейшего представления о том, что он был замешан или подозреваем в беспорядках <…> и предложил его единственно из соображений, что он был бы хорошим губернатором. Я мог ошибаться, но, конечно, я не представил бы человека, которого считал бы замешанным или хотя бы подозреваемым в интригах: никто никогда не говорил мне об этом ни слова».
95
С. И. Лесовский (1782–1839) – внебрачный сын князя Н. В. Репнина.
Во-вторых, Воронцов пытается отмести намеки на то, что он якобы окружает себя лицами, образ мыслей и действий которых вызывает недовольство в Петербурге. Воронцов не без оснований полагает, что имеются в виду Пушкин и А. Н. Раевский: «Что же касается тех людей, я хотел бы, чтобы повнимательнее присмотрелись к тому, кто в действительности меня окружает и с кем я говорю о делах. Если имеют в виду Пушкина и Александра Раевского, то по поводу последнего скажу Вам, что я не могу помешать ему жить в Одессе, когда ему того хочется, но с тех пор, что мы говорили о нем с Вами, я лишь едва соблюдаю с ним формы, которые требует благовоспитанность в отношении старого товарища и родственника, и уж конечно мы никогда не разговариваем о делах <…> Что же до Пушкина, то я говорю с ним не более 4 слов в две недели, он боится меня, так как хорошо знает, что при первых дурных слухах о нем я отправлю его отсюда и что тогда уже никто не пожелает взять его к себе; я вполне уверен, что он ведет себя много лучше и в разговорах своих гораздо сдержаннее, чем раньше, когда находился при добром генерале Инзове, который забавлялся спорами с ним, пытаясь исправить его путем логических рассуждений, а затем дозволял ему жить одному в Одессе, между тем как сам оставался в Кишиневе. По всему, что я узнаю о нем и через Гурьева [96] , и через Казначеева, и через полицию, он теперь вполне благоразумен и сдержан; если бы было иначе, я отослал бы его, и лично я был бы этому очень рад, так как не люблю его манер и не такой уж поклонник его таланта – нельзя быть истинным поэтом, не работая постоянно для расширения своих познаний, а их у него недостаточно».
96
Граф Александр Дмитриевич Гурьев – одесский градоначальник.
Письмо к Киселеву – первый известный нам документ, в котором Воронцов упоминает Пушкина, и вместе с тем первый документ, свидетельствующий, что Воронцов раскаивается в своем либерализме. Связь этих двух моментов однозначна: имя Пушкина возникает в связи с оправданиями Воронцова в том, что он приближает к себе лиц неблагонадежных в политическом отношении, в связи с попытками – пока еще робкими – убедить Петербург в своей безусловной лояльности.
Воронцов – Александру I