Пушкин в Голутвине. Герой не своего романа
Шрифт:
– А я и купил полезное, – крикнул я. – Камин купил, семейный очаг купил! А ты, вместо того, чтобы за меня порадоваться…
– Порадоваться?! – мама не дала мне договорить. – Тому, что ты за какой-то шлюшкой как осел за морковкой тянешься? Что родителям своим нож в спину воткнул? Хорош повод для радости, ничего не скажешь. А ведь мы с отцом так тебя любили!
– Мама, послушай себя, что ты несешь! Это же бред! Ахинея, чушь собачья! – я окончательно потерял самообладание. Меня трясло как того падучего
– Не смей орать на мать, – в коридор, пошатываясь, вышел папа. Он смотрел на меня исподлобья, и в его мутном взгляде не было ничего кроме ненависти.
– За что? – ужаснулся я. – За что вы меня так ненавидите? Что я вам такого сделал?
– Еще раз повысишь на мать голос – убью, – папа скрипнул зубами.
– Иуду вырастили, Павлика Морозова, – не унималась мама. – Не удивлюсь, если…
Выслушивать, чему конкретно мама не удивится, сил у меня не осталось. Чувствуя, что лицо мое полыхает как факел, я бросился прочь из дома, оставив коробку с телевизором на полу прихожей.
26
– Можно я у тебя немного поживу? – аккумулятор в мобильнике разрядился, поэтому я позвонил Ире из таксофонной будки.
– Степа, что с тобой случилось? – спросила Ира.
– Со мной – ничего. Это с мамой случился телевизор.
– Ничего не понимаю. Степа, ты что, напился?
– К сожалению, нет, – меня до сих пор трясло. – Всего лишь ушел из дома. Так можно к тебе приехать? Говори быстрее, а то деньги на карточке заканчиваются.
– Конечно, приезжай, – успела сказать Ира за секунду до того, счетчик остававшихся на карте минут и секунд обнулился.
По дороге к Ире я немного успокоился. Если Вика права, и мама действительно больше любила бы меня зависимым и страдающим, то самостоятельной покупкой телевизора я причинил ей серьезные страдания. Нет смысла злиться на маму. Может быть, для нее я повзрослел слишком быстро, ей нелегко к этому привыкнуть. То был ее ребенок, а потом «бац» – и человек, который принадлежит неизвестно кому. И не ясно, принадлежит ли вообще.
– Для нее, говоришь, ты повзрослел слишком быстро? – спросил я самого себя. – А для самого себя не быстро? Свой прыжок во времени-то помнишь?
– Уф, опять ты вычесался, зануда, – мысленно вздохнул я. – Если хочешь знать, то я не думаю, что какой-то прыжок был.
– Что ты имеешь в виду?
– А то, что я прожил все полагающиеся мне годы, и взрослый ровно настолько, насколько положено быть человеку в моем возрасте.
– И как же ты прожил эти полагающиеся тебе четыре предыдущих года? – я ухмыльнулся. – Рассказывай, не стесняйся. Уж я-то тебя не выдам.
– Как-как, очень просто. Окончил школу, поступил в институт, вместе с родителями переехал из одной квартиры в другую, встретил девушку, которую полюбил, купил телевизор…
– Погоди. Девушку, говоришь? Это которую – Иру или Вику? – я злобно усмехнулся.
– А тебе-то что за дело? – огрызнулся я.
– Хотя бы такое дело, что я – это ты, и наоборот.
– В таком случае, ты и сам все знаешь не хуже моего, – не сдавался я.
– Я ничего не знаю. Ни-че-го. Всего лишь хочу, чтобы и ты в этом признался.
– Зачем? Меня все и так устраивает. Во многом знании, как ты помнишь, ничего хорошего. Или ты заодно с мамой, и желаешь, чтобы я страдал?
– Нет, себе я как раз таки не враг, а, значит, и тебе тоже. Просто я боюсь, что если ты сейчас не задумаешь о том, что происходит, велика вероятность, что потом придется за эту беспечность поплатиться.
– Не усложняй, – я усмехнулся через силу. – Уверен, что все идет своим чередом. Едва ли кто-то мог сдать те же вступительные экзамены вместо меня. А самого процесса сдачи я не запомнил, потому что это было не так уж важно.
– Моменты знакомства с Ирой и Викой, стало быть, для тебя тоже неважны, раз ты их не запомнил?
– Ну, не то, чтобы неважны, – я замялся. – Наверное, я думал тогда о чем-то другом.
– Большую часть времени, в течение которого я тебя знаю, ты искал смысл смерти. И что же, этот дешевый пластиковый брелок с черепушкой оказался важнее?
– Ты точно с мамой в сговоре, – я ощутил новый прилив злости. – Давай, обзови меня злым, циничным, бессердечным, равнодушным, себялюбивым, похотливым. Хочешь? Давай, не стесняйся!
– В этом нет смысла, ты только что сам себя обозвал, – ответил я.
– Как же ты мне надоел, – я мысленно показал себе кулак. – Я еду к любимой девушке, а ты катись куда хочешь, предатель, и больше не показывайся.
– Я сейчас замолчу. Только напомню тебе об одной маленькой мертвой девочке.
– Ну, напомнил, и что дальше? – спросил я, но ответа не последовало.
27
– Только на пару дней, не больше. Ладно? – сказала Ира, поцеловав меня в прихожей. – Иначе маме будет сложно объяснить.
– А два дня моего проживания здесь ты как объяснила?
– Никак. Объяснения понадобятся после двух дней, – Ира выставила передо мной пару смятых тапок. – Говорить, что ты со своими родителями поссорился, нельзя. Мама и без этого твоих больными на всю голову считает.
– Ну и что? – я отдал Ире куртку, снял ботинки и втиснулся в тапки.
– Моя мама думает, что ты такой же, как они. Не стоит усугублять.
– А ты меня тоже психом считаешь?
– Нет, я считаю тебя необычным. Так у тебя найдется, где после меня пожить?