Пушкин в жизни. Спутники Пушкина (сборник)

Вересаев Викентий Викентьевич

Дальнейшие их отношения были хорошо-дружеские. Стиль писем к ней Пушкина – то шутливо влюбленный, с уверениями в верности, с упоминаниями о якобы ревности ее мужа и т. п., то исполненный уважения и доверия. Он делился с Вяземской горестями и недоразумениями, возникавшими в связи с его женитьбой на Гончаровой, просил ее быть посаженной матерью на его свадьбе (чего не случилось по ее болезни). Вяземская была одной из немногих, посвященных Пушкиным в тайну предстоящей его дуэли с Дантесом. Она присутствовала при его смерти и утешала его жену.

Князь Павел Петрович Вяземский

(1820–1888)

Сын предыдущих. Ему было шесть лет, когда Пушкин после деревенской ссылки приехал в Москву. «Приезд его, – вспоминает Павел Вяземский, – произвел сильное впечатление, не изгладившееся из моей памяти до сих пор. – «Пушкин, Пушкин приехал!» – раздалось по нашим детским, и все, – дети, учителя, гувернантки, – все бросились в верхний этаж, в

приемные комнаты, взглянуть на героя дня. Впечатлению, произведенному приездом Пушкина, много содействовала дружба Пушкина с моей матушкой в Одессе, где она провела лето в 1824 г. И детские комнаты, и девичья были с тех пор неувядающим рассадником легенд о похождениях поэта на берегах Черного моря». Пушкин подружился с мальчиком и многие часы проводил с ним. Он научил его боксировать по-английски; Павлуша так пристрастился к этому упражнению, что на детских балах всех вызывал боксировать, а нежелающих вызывал действием во время самих танцев. Общее негодование не смущало его, и он гордился поэтическим своим геройством, из рук в руки полученным от поэта-героя Пушкина. Результаты геройства были, однако, плачевные: мальчика перестали возить на семейные праздники. Пушкин научил его еще и другой игре. Княгиня строго запрещала детям играть в карты. Пушкин научил Павлушу играть в дурачки визитными карточками. Старшие карты определялись Пушкиным, значение остальных не было точно определено, эта неопределенность и составляла главную потеху: завязывались споры, чья карточка бьет карточку противника. Настойчивые возражения и доказательства Павлуши в пользу первенства его карточек потешали Пушкина, как ребенка. Вообще в сношениях с детьми Пушкин сам превращался в настоящего ребенка, совершенно не думавшего о педагогическом на них воздействии, и с азартом жил их жизнью. Однажды княгиня Вяземская, воротившись домой, застала Пушкина и Павлушу за тем, что они барахтались и плевали друг в друга. Мальчику подарили альбом в красном сафьяновом переплете. Павлуша попросил Пушкина написать ему в альбом стихи. Пушкин написал:

Душа моя, Павел!Держись моих правилЛюби то-то, то-то,Не делай того-то,Кажись, это ясно.Прости, мой прекрасный!

С тех пор кличка мальчика в семействе стала «Душа моя, Павел».

В 1828 г. Вяземский-отец писал Пушкину: «Я у Павлуши нашел в тетради: «Критика на Евгения Онегина», и поначалу можно надеяться, что он нашим критикам не уступит. Вот она: «И какой тут смысл:

Заветный вензель О да Е?

В другом же месте он просто приводит твой стих:

Какие глупые места!

Дитя подает надежды. Булгарин и теперь был бы рад усыновить его Пчеле». Пушкин на это отвечает: «Критика князя Павла веселит меня, как прелестный цвет, обещающий со временем плоды. Попроси его переслать мне его замечания; я буду на них отвечать непременно». А через некоторое время писал: «Кланяюсь грозному моему критику Павлуше. Я было написал на него ругательную антикритику слогом Галатеи, взяв в эпиграф: «Павлуша медный лоб, – приличное названье!», собирался его послать, не знаю, куда дел».

Осенью 1836 г. шестнадцатилетний Павел Вяземский ехал как-то с Каменного острова в коляске с Пушкиным. На Троицком мосту Пушкин дружески раскланялся с каким-то господином. Вяземский спросил, кто это. Пушкин ответил:

– Барков, ex-diplomatе, habitu'e [267] Воронцовых. – Заметив, что имя это неизвестно мальчику, он с удивлением сказал: – Вы не знаете стихов однофамильца Баркова и собираетесь вступить в университет? Это курьезно. Барков – это одно из знаменитейших лиц в русской литературе… Первые книги, которые выйдут в России без цензуры, будет полное собрание стихотворений Баркова.

267

Бывший дипломат, завседатай (фр.). – Ред.

«Вообще, – вспоминает Павел Вяземский, – Пушкин в это время как будто систематически действовал на мое воображение, чтобы обратить мое внимание на прекрасный пол и убедить меня в важном значении для мужчины способности приковывать внимание женщин. Пушкин поучал меня, что вся задача жизни заключается в том: все на земле творится, чтобы обратить на себя внимание женщин. Не довольствуясь поэтическою мыслью, он учил меня, что в этом деле не следует останавливаться на первом шагу, а идти вперед, нагло, без оглядки, чтобы заставить женщин уважать нас… Он постоянно давал мне наставления об обращении с женщинами, приправлял свои нравоучения циническими цитатами из Шамфора… В то же время Пушкин сильно отговаривал меня от поступления в университет и утверждал, что

я в университете ничему научиться не могу. Однажды, соглашаясь с его враждебным взглядом на высшее у нас преподавание наук, я сказал Пушкину, что поступаю в университет исключительно для изучения людей. Пушкин расхохотался и сказал: «В университете людей не изучишь, да едва ли их можно изучить в течение всей жизни. Все, что вы можете приобрести в университете, – это то, что вы свыкнетесь жить с людьми, и это много. Если вы так смотрите на вещи, то поступайте в университет; но едва ли вы в том не раскаетесь!» С другой стороны, Пушкин постоянно и настойчиво указывал мне на недостаточное мое знакомство с текстами Священного писания и убедительно настаивал на чтении книг Ветхого и Нового завета.

Для нашего поколения, воспитывавшегося в царствование Николая Павловича, выходки Пушкина уже казались дикими. Пушкин и его друзья, воспитанные во время наполеоновских войн, под влиянием героического разгула представителей этой эпохи, щеголяли воинским удальством и каким-то презрением к требованиям гражданского строя. Пушкин как будто дорожил последними отголосками беззаветного удальства, видя в них последние проявления заживо схороняемой самобытной жизни».

Впоследствии князь П. П. Вяземский был попечителем казанского учебного округа, начальником главного управления по делам печати (1881), сенатором; основал Общество любителей древней письменности, написал несколько исследований по древней русской литературе.

Василий Андреевич Жуковский

(1783–1852)

Была война с турками. Крепостной мужик тульского помещика Бунина собрался для заработка ехать на войну маркитантом. Барин Афанасий Иванович ему сказал:

– Привези мне, братец, хорошенькую турчанку: видишь, жена моя совсем состарилась.

Крестьянин понял слова барина всерьез и привез ему двух сестер-турчанок, попавших в плен после взятия Бендер. Одна вскоре умерла, а другую определили няней к барским детям. Звали ее Сальха. Барин вступил с ней в связь, оставил жену с семьей в большом доме, а сам с турчанкой поселился в малом, имел от нее двух девочек, вскоре умерших. Между тем семью Буниных посетило большое несчастье, в короткое время из одиннадцати детей умерло шестеро, в том числе единственный сын-студент. Жена Бунина Марья Григорьевна сильно горевала. Сальха в это время родила мальчика – будущего поэта. Марья Григорьевна приняла его в свою семью. Произошло примирение и соединение двух домов, большого и малого, обе семьи стали жить вместе. Сальха давно уже крестилась и называлась Елизавета Дементьевна, хорошо говорила по-русски, была главной экономкой дома, однако состояла на положении прислуги и приказания барыни должна была выслушивать стоя. Мальчик рос общим баловнем; общество, его окружавшее, было преимущественно женское. Отдали его учиться в Тулу сначала в частный пансион, потом в Главное народное училище, и из обоих он был исключен за малоспособность. Подросши, он поступил в московский университетский Благородный пансион. Там товарищами его были Дашков, Уваров, Воейков, братья Андрей и Александр Тургеневы. Кончил курс в 1802 г., поступил было на службу в московскую Соляную контору, но вскоре бросил службу и уехал в родительское имение, с. Мишенское, Белевского уезда, Тульской губернии.

В «Вестнике Европы» Карамзина за 1802 г. была напечатана его переделка стихотворения Грея «Сельское кладбище», сразу выдвинувшая Жуковского в первый ряд тогдашних поэтов. За этим последовал ряд других произведений – «Песнь барда над гробом славян-победителей», «Людмила», «Громобой», все больше упрочивавших положение Жуковского в литературе.

В Белеве Жуковский занимался с двумя дочерьми овдовевшей сестры своей по отцу, Екатерины Афанасьевны Протасовой, – Марией (род. в 1793 г.) и Александрой (род. в 1795 г.). Он полюбил старшую из них, и она полюбила его. Жуковский, когда она подросла, просил у матери ее руки. Но мать, – сухая, деспотическая и узкорелигиозная, – раз навсегда отказала Жуковскому ввиду того, что дочь ее приходилась родной племянницей Жуковскому. Эта неудавшаяся любовь на долгие годы заполнила душу Жуковского меланхолией и печальной покорностью судьбе. Отношения его с Машей Протасовой продолжались в форме платонической «любовной дружбы».

В 1812 г. Жуковский поступил в московское ополчение, состоял в канцелярии штаба Кутузова, в сражениях не участвовал. В лагере под Тарутиным он написал «Певца во стане русских воинов», где поименно прославлялись все живые и погибшие герои Отечественной войны. Стихотворение создало Жуковскому огромную популярность и обратило на него внимание царского двора. Благоволение двора поддерживалось и дальнейшими стихами Жуковского – к императрице Марии Федоровне, к императору Александру, патриотической «Песней к русскому царю», «Певцом в Кремле» и др. В 1817 г. Жуковский, за поднесенное царю собрание своих стихов, получил пожизненный пенсион в четыре тысячи рублей. В этом же году его возлюбленная, Маша Протасова, вышла замуж за дерптского профессора-хирурга И. Ф. Мойера, прекрасного человека, с которым она была вполне счастлива. Жуковский не раз приезжал к ней в Дерпт. В 1823 г. она умерла от родов.