Пушкин в жизни. Спутники Пушкина (сборник)
Шрифт:
Лев Толстой в «Войне и мире» при обрисовке Долохова воспользовался некоторыми внешними чертами жизни Дорохова, но, конечно, Долохов в романе гораздо сложнее и оригинальнее элементарного, импульсивного буяна-мордобойца Дорохова.
Василий Андреевич Дуров
(1799–?)
Брат «девицы-кавалериста» Н. А. Дуровой. Служил в гвардии, вышел в отставку штабс-капитаном. В 1826 г. назначен был городничим в Сарапул. Пушкин познакомился с ним в 1829 г. в Кисловодске, где Дуров «лечился от какой-то удивительной болезни, вроде каталепсии, и играл с утра до ночи в карты». Цинизм Дурова восхищал и удивлял Пушкина; он постоянно заставлял Дурова что-нибудь рассказывать из своих приключений и хохотал от души. С утра он отыскивал Дурова и поздно вечером расставался с ним. Вместе они выехали и из Кисловодска в Россию. Интересна запись Пушкина о Дурове
– Александр Сергеевич, Александр Сергеевич! Как бы, думаете вы, достать мне сто тысяч?
Однажды Пушкин ему сказал, что на его месте он бы их украл.
– Я об этом думал.
– Ну, что же?
– Мудрено: не у всякого в кармане можно найти сто тысяч, а зарезать или обокрасть человека за безделицу не хочу, у меня есть совесть.
– Ну, так украдьте полковую казну.
– Я об этом думал.
– Что же?
– Это можно сделать летом, когда полк в лагере, а фура с казною стоит у палатки полкового командира. Можно накинуть на дышло длинную веревку и припрячь издали лошадей, а там на ней и ускакать: часовой, увидя, что фура скачет без лошадей, вероятно, испугается и не будет знать, что делать; в двух или трех верстах можно разбить фуру, а с казною бежать. Но тут много также неудобств.
Нельзя было придумать несообразности и нелепости, о которой бы Дуров не подумал. Последний его проект был такой: выманить эти деньги у англичан, подстрекнув их народное самолюбие и в надежде на их любовь к странностям. Он хотел обратиться к ним со следующим письмом: «Гг. англичане! Я бился об заклад об 10 000 рублей, что вы не откажетесь мне дать взаймы 100 000 рублей. Гг. англичане, избавьте меня от проигрыша, на который навязался я, в надежде на ваше всему свету известное великодушие». Дуров просил Пушкина похлопотать об этом в Петербурге через английского посланника, взяв с Пушкина честное слово, что сам он не воспользуется его проектом.
По возвращении с Кавказа Дуров за обнаруженные большие упущения в полиции был уволен от должности, но года через два, по ходатайству Пушкина перед губернатором, назначен был городничим в Елабугу. Там в 1834 г. он попал под суд за неправильные действия при рекрутском наборе. В 1839 г., по протекции в Петербурге, его опять назначили городничим в Сарапул. Был он, по отзывам обывателей, барин «простой»: «десяток яиц брал». С каждого нищего полагался у него оброк – 5 рублей, и ходи год. Подозрительные люди также вносили надлежащий налог.
Поездка на Восток
Задумав писать о Пугачеве, Пушкин в августе 1833 г. выехал в путешествие, имевшее целью посетить места, в которых протекала деятельность Пугачева. Он посетил Казань, Симбирск, Оренбург и Уральск. К 1 октября был уже у себя в Болдине.
Карл Федорович Фукс
(1776–1846)
Старик-немец, профессор Казанского университета, доктор медицины Геттингенского университета. Приехал в Россию в 1800 г., служил полковым врачом. В 1805 г. был назначен профессором «натуральной истории» в только что открытый Казанский университет. Это было еще время, когда начальство говорило профессорам «ты», не подавало им руки и не разрешало в своем присутствии садиться. В течение долголетней службы в университете Фукс читал лекции по самым разнообразным естественно-научным и медицинским предметам, был деканом медицинского факультета, ректором университета. Энциклопедичность его знаний и интересов была изумительна. Он много сделал в области медико-санитарного, этнографического, археологического, исторического, ботанического, метеорологического изучения Поволжья. Напечатал ряд трудов. При проезде через Казань его посещали самые выдающиеся ученые с европейскими именами – Александр Гумбольдт, Гакстгаузен, Кастрен и другие. Фукс занимался также врачебной практикой и был одним
Преподавал он с увлечением, умел заинтересовать слушателей своим предметом. С. Т. Аксаков вспоминает, как любовно учил его Фукс технике накалывания бабочек на булавку. Был человек добрейшей души, лечил бедных бесплатно, помогал им; встретив на улице нищего, совал ему в руку первую попавшуюся в кармане ассигнацию. Но воля начальства, даже самая беззаконная, была для него нерушимым законом. При нем попечитель казанского учебного округа, знаменитый М. Л. Магницкий, произвел полный разгром университета; уволил за вольнодумство одиннадцать профессоров, всеми способами искоренял в университете вольный дух, требовал, чтобы все науки, даже медицинские, основывались на Священном писании. Фукс, бывший в это время ректором, покорно сочинял по указанию Магницкого соответственные инструкции преподавателям, предлагал Аракчеева в почетные члены университета, даже покрывал денежные растраты Магницкого. Когда эти растраты были обнаружены ревизией и Магницкий был уволен от должности, Фукс в присутствии совета получил выговор министра за действия в ущерб казне по денежным расчетам с Магницким. Впоследствии Фукс председательствовал в комитете, скандально изгнавшем из университета профессора Жобара.
В 1821 г., сорока пяти лет, профессор Фукс женился на шестнадцатилетней девушке-сироте А. А. Апехтиной. Венчание происходило в деревне под Казанью. В день свадьбы профессор отправился с утра в лес ловить бабочек и совершенно забыл о предстоящем торжестве. Гости были в тревоге, невеста в отчаянии. Разосланная во все концы прислуга отыскала в лесу жениха и привела его домой. Брак оказался очень счастливым, супруги жили душа в душу.
Приехав в Казань, Пушкин поспешил познакомиться с Фуксом как со знатоком местного края. Фукс возил его к купцу Крупенникову, который юношей был захвачен в плен Пугачевым, сообщил и сам много ценных сведений. По словам жены Фукса, Пушкин горячо благодарил профессора и сказал:
– Как вы добры, Карл Федорович, как дружелюбно и приветливо принимаете нас, путешественников. Для чего вы это делаете? Вы теряете вашу приветливость понапрасну: вам из нас никто этим не заплатит. Мы так не поступаем, мы в Петербурге живем только для себя.
При этом он так сжал руку профессора, что своими щегольскими полувершковыми ногтями оставил на ней следы, не сходившие несколько дней. Жене своей Пушкин сообщил: «Фукс одолжил меня очень, и я рад, что с ним познакомился». А в одном из примечаний к «Истории пугачевского бунта» писал: «Профессору К. Ф. Фуксу, человеку столь же ученому, как и любезному и снисходительному, обязан я многими любопытными сведениями касательно эпохи и стороны, здесь описанных». Уезжая из Казани, Пушкин просил Фукса собирать материалы, касающиеся пребывания Пугачева в Казани. Четыре года Фукс с неусыпным старанием собирал все рукописные и изустные сказания казанских старожилов, очевидцев тогдашних происшествий. Но Пушкин умер, и послать ему собранный материал Фуксу не пришлось.
Александра Андреевна Фукс
(1805–1853)
Поэтесса. Жена К. Ф. Фукса. Рожденная Апехтина, дочь казанского городничего, рано оставшаяся круглой сиротой. Несмотря на почти тридцатилетнюю разницу в возрасте, брак ее с профессором Фуксом был редкий по своей хорошей и серьезной гармоничности. Александра Андреевна так писала в стихотворном обращении к мужу:
Покой с тобою мы вкушаемПод сенью кротких, мудрых муз;Блаженства выше мы не знаем, –И крепок с ними наш союз.Каждый из супругов сумел приобщить другого к кругу своих интересов. Профессор, дотоле совершенно чуждый литературе, стал ею интересоваться, восхищался талантом жены, давал сюжеты для ее исторических поэм и рассказов, снабжал их учеными примечаниями. Жена со своей стороны заразилась от мужа любовью к этнографии и истории, предпринимала по его просьбе этнографические поездки, часто дававшиеся ей очень нелегко; напечатала ряд исследований о быте чувашей, черемисов, вотяков. Дом Фуксов в течение двадцати пяти лет являлся культурнейшим центром Казани, у них находили радушнейший прием все, интересовавшиеся наукой и литературой. На воскресных литературных вечерах Фуксов можно было встретить и местного профессора, и заезжего знаменитого ученого, и старого поэта державинской школы Г. Н. Городчанинова, и молодого поклонника тогда у нас запрещенного Гейне, местных литераторов И. А. и Н. И. Второвых, поэтов М. Д. Деларю, Д. П. Ознобишина. Проездом в свои деревни бывали Н. М. Языков и Е. А. Баратынский. Поэты самым восторженным образом воспевали хозяйку. Языков, например, писал: