Пушкинские места России. От Москвы до Крыма
Шрифт:
Поселившаяся здесь семья Пушкиных состояла из пяти человек: глава семьи Сергей Львович Пушкин (1770–1840), московский чиновник средней руки; его жена (с 1796 г.) Надежда Осиповна, урожденная Ганнибал (1775–1836); дети – Ольга (1797–1868), Александр и Николай (1801–1807). Позже у Сергея и Надежды Пушкиных родилось еще пятеро детей. Из них выжил только Лев (1805–1852), остальные же – сыновья Михаил (1811), Павел (1810), Платон (1817–1819) и дочь Софья (1809) умерли в раннем возрасте.
Ольга Пушкина вспоминала, что «Сергей Львович… был нрава пылкого и до крайности раздражительного, так что при малейшем неудовольствии, возбужденном жалобою гувернера или гувернантки, он выходил из себя, отчего дети больше боялись его, чем любили. Мать, напротив, при всей живости характера, умела владеть собою и только не могла скрывать предпочтения, которое оказывала сперва к дочери, а потом к меньшему сыну Льву Сергеевичу; всегда веселая и беззаботная, с прекрасною наружностью креолки, как ее называли, она любила свет. Сергей Львович был также создан для общества, которое умел он оживлять неистощимою любезностью и тонкими остротами, изливавшимися потоком французских каламбуров. Многие из этих каламбуров передавались в обществе как образчики необыкновенного остроумия».
В усадьбе Юсупова в начале XIX в. стояло три каменных дома, один из которых – средний – и был арендован Сергеем Львовичем Пушкиным. В результате более поздних перестроек дом стал частью одного большого здания. Сегодня это левое крыло дома № 21 (по другому мнению, Пушкины обретались в несохранившемся деревянном флигеле).
Юсуповский сад славился на всю Москву, усадебное садоводство на иноземный манер – английский или французский – было в ту пору в большой моде. Маленький Саша Пушкин проводил в саду князя большую часть времени. Почти через четверть века после того, как Пушкины жили у Харитонья в Огородниках, в 1830 г. поэт принимается за автобиографию. Он набрасывает «Программу автобиографии», в которой описание своего детства он начинает именно отсюда: «Первые впечатления. Юсупов сад». И в это же время он сочиняет стихотворение «В начале жизни школу помню я», где рисует восхитительную картину сада, на аллеях которого встречались маленькому Саше причудливые мраморные скульптуры древних богов:
И часто я украдкой убегалВ великолепный мрак чужого сада,Под свод искусственный порфирных скал.Там нежила меня теней прохлада;Я предавал мечтам свой юный ум,И праздномыслить было мне отрада.Любил я светлых вод и листьев шум,И белые в тени дерев кумиры,И в ликах их печать недвижных дум.Все – мраморные циркули и лиры,Мечи и свитки в мраморных руках,На главах лавры, на плечах порфиры —Все наводило сладкий некий страхМне на сердце; и слезы вдохновенья,При виде их, рождались на глазах.Другие два чудесные твореньяВлекли меня волшебною красой:То были двух бесов изображенья.Один (Дельфийский идол) лик младой —Был гневен, полон гордости ужасной,И весь дышал он силой неземной.Другой женообразный, сладострастный,Сомнительный и лживый идеал —Волшебный демон – лживый, но прекрасный.Пред ними сам себя я забывал;В груди младое сердце билось – холодБежал по мне и кудри подымал.Безвестных наслаждений темный голодМеня терзал – уныние и леньМеня сковали – тщетно был я молод.Средь отроков я молча целый деньБродил угрюмый – все кумиры садаНа душу мне свою бросали тень.Стихотворение это лучше, чем какая-либо из возможных иллюстраций, передает атмосферу сада с его оранжереями, фонтаном и прудом, пленившую будущего поэта. В «Программе автобиографии» Пушкин упоминает также про землетрясение, няню и «первые неприятности». Землетрясение случилось в Москве 14 октября 1802 г. и вызвало большой переполох, о нем, видимо, рассказывала поэту Арина Родионовна. Что же до неприятностей, то под ними можно подразумевать первые проделки шалуна Саши, ибо, как вспоминала его сестра Ольга, «до шестилетнего возраста Александр Сергеевич не обнаруживал ничего особенного; напротив, своею неповоротливостью, происходившею от тучности тела, и всегдашнею молчаливостью приводил иногда мать в отчаяние. Она почти насильно водила его гулять и заставляла бегать, отчего он охотнее оставался с бабушкою Марьею Алексеевною, залезал в ее корзину и смотрел, как она занималась рукодельем. Однажды, гуляя с матерью, он отстал и уселся посереди улицы; заметив, что одна дама смотрит на него в окошко и смеется, он привстал, говоря: "Ну, нечего скалить зубы"».
Саша нередко раздражал мать и выводил ее из себя своими вредными привычками грызть ногти, тереть ладони (за это Надежда Осиповна завязывала ему руки за спину чуть ли не на целый день), терять носовые платки (поэтому их пришивали к его одежде, заставляя в таком виде появляться перед гостями). Повзрослев, Саша сильно изменился…
«На уроки танцевания к Трубецким»
Усадьба Апраксиных-Трубецких (улица Покровка, № 22). Здесь Александр и Ольга Пушкины бывали в детстве, в 1809–1810 гг., последняя вспоминала, что «родители возили их на уроки танцевания к Трубецким (князю Ивану Дмитриевичу)». В детские годы Пушкина князь и действительный камергер Иван Дмитриевич Трубецкой жил в этом доме на Покровке до своей смерти в 1827 г. Трубецкой приходился троюродным дядей Александру Пушкину (по отцу Сергею Львовичу).
Вычурный и грузный внешний вид дома дал прозвище и его владельцам. Их прозвали «Трубецкие-Комод». Комодами звались все члены семьи Ивана Дмитриевича: его жена Екатерина Александровна, урожденная Мансурова, сыновья Николай, Юрий, дочери Аграфена, Александра и Софья.
Действительно, квадратный дом Трубецких напоминал современникам комод (хотя еще в конце XVIII в. его называли ни больше ни меньше как «московский Зимний дворец»). «Москва всех людей метила по-своему. Дом был комод, и Трубецкие стали Трубецкие-Комод, а старика Трубецкого звали уже просто Комод. Трубецкие-Комод жили в своем доме-комоде тремя поколениями; старик, крепконосый, сухой, был уже очень дряхл и глух; всем в доме распоряжалась дочь, сорокалетняя девица Анюта. Александр часто встречал на прогулках Николиньку Трубецкого, гулявшего с гувернанткой. Они познакомились, тетка прислала Сергею Львовичу любезное письмо, и Александр стал бывать у Трубецких.
Николинька Трубецкой был мал ростом, ленив и толст, желт, как лимон. Старый дед доживал свой век и крепко зяб, поэтому зимою непрерывно топили, а летом не открывали окон. Слуги ходили по дому как сонные мухи. В комоде было тихо, душно и скучно. Казалось, и молодые вместе со стариком доживают свой век. Николинька не играл в мяч и не бегал взапуски, он был сластена, лакомка, и нежная тетка его закармливала», – писал Юрий Тынянов. Интересно, что на танцевальных вечерах у Трубецких бывал и маленький Федор Тютчев, живший неподалеку, в Армянском переулке.
Усадьба Апраксиных-Трубецких на Покровке сформировалась в результате покупки в 1764 г. графом М. Ф. Апраксиным небольших соседних владений. На одном из них, в 1760 г. принадлежавшем поручику Крюкову, стояли каменные палаты (вероятно, 1-я половина XVIII в.). В 1766–1769 гг. были выстроены в центральной части участка главный дом в три этажа и два одно-этажных флигеля по бокам (предположительно по проекту арх. Д.В. Ухтомского, автора снесенных в 1930-е гг. Красных ворот). Восточный флигель был перестроен из упомянутых старых каменных палат Крюкова, поэтому и оказался длиннее западного.
В 1772 г. усадьбу приобрел князь Дмитрий Юрьевич Трубецкой, отец будущего «Комода» Ивана Дмитриевича. При нем в 1774–1775 гг. строительство было завершено, западный флигель, прежде короткий, был достроен; высота обоих флигелей была увеличена еще на один этаж. По задумке князя Трубецкого флигеля соединили с главным домом переходами, после расширенными (до 1803 г.). В торце восточного флигеля разместилась парадная лестница. В 1783 г. парадный двор усадьбы был замкнут в глубине двухэтажным корпусом с проездом посередине, уже в советское время этот корпус надстроили третьим этажом.
«Дом-комод» на Покровке является не только хорошо сохранившимся памятником пушкинской Москвы, это еще и редкий, совершенно необычный образец русской архитектуры позднего барокко второй половины XVIII в., единственный в своем роде.
Пушкин к тому времени, как начал заниматься танцами, совершенно переменился, став весьма резвым и непоседливым мальчиком. «Саша был большой увалень, – утверждала Е.П. Янькова, – и дикарь, кудрявый, со смуглым личиком, не слишком приглядным, но с очень живыми глазами, из которых так искры и сыпались. Иногда мы приедем, а он сидит в зале, в углу, огорожен кругом стульями: что-нибудь накуролесил и за это оштрафован, а иногда и он с другими пустится в плясы, да так как очень он был неловок, что над ним кто-нибудь посмеется, вот он весь покраснеет, губу надует, уйдет в свой угол, и во весь вечер его со стула никто тогда не стащит: значит, его за живое задели, и он обиделся; сидит одинешенек».