Пусть будет земля (Повесть о путешественнике)
Шрифт:
И ранним утром они уселись в каирский поезд. Вагон оказался открытым, и путешественники познакомились с ветром пустыни. Раскаленный песок, забиваясь под одежду, раздражал тело, слезил глаза, хрустел на зубах, першил в горле. С непривычки это было невыносимо мучительно.
По вагону шел полковник-араб Ахмед-бей. Он признал русских, по-восточному пылко выразил свой восторг и сразу же увел их в свой крытый вагон. У него оказался огромный кувшин с водой. Путники умылись, облегчив свои страдания. Гостеприимный полковник угостил прекрасным завтраком. Ахмед-бей неплохо говорил по-русски
Полковник командовал кавалерийским полком и потому смог выделить путешественникам великолепных коней и двух унтер-офицеров. По утрам путники выезжали к руинам древнего города Саиса, осматривали остатки циклопической стены дворца и храма с гробницами царей, а вечера проводили в саду Ахмед-бея на берегу Нила, неизменно вкушая "лухме" - национальное блюдо племени абабдех-бишарин, откуда был родом полковник. Это каша из дурры. Мука из ее зерен заваривается, как мамалыга, сдабривается острым соусом, который, в свою очередь, приготовляется из растертого в порошок сушеного мяса, сухих трав и красного перца.
Трапеза происходила так: сваренную кашу прямо в котле ставили на землю. Рядом в чаше соус. Хозяин и гости. Вымыв руки, присаживались на корточках вокруг котла, отрывали руками куски загустевшей каши, макали в соус и отправляли в рот. Лучшей благодарностью по правилам хорошего "абабдех-бишаринского" тона должны были служить громкие отрыжки. Фроленко, как опытный восточный гурман, старательно обучал этому "искусству" новичков. Надо сказать, что если наши путешественники и не могли выразить свое отношение к трапезе таким "изысканным" способом, то, во всяком случае, острый ужин их так возбуждал, что полночи они проводили в любезных беседах с полковником, наслаждаясь пением птиц.
Гостеприимству полковника не было границ. Гости с огромным трудом уговорили хозяина отпустить их наконец по делам в Каир.
Круговорот каирской жизни с первых минут ошеломил их. В глазах пестрели костюмы всевозможных народностей. В бушующем море городской толпы зазывалы кричали, юродивые вопили, муэдзины скликали правоверных в десятки мечетей.
На одной торговой улице они наткнулись на полуголого бедуина, который яростно проклинал европейцев, и Фроленко поторопился на всякий случай увести приятелей прочь; на другой - группа дервишей устроила овации, узнав, что белые туристы - московиты.
"Нигде, кажется, пылкая фантазия арабского художника не изощрялась более, как при создании пышных могил для великих мира сего. Невозможно описать словами всего великолепия, которое расточено здесь на фоне мертвой пустыни. Глаз устает от ч дного разнообразия и пестроты архитектуры.
Дворцы, мечети, минареты самых причудливых форм чаруют и одновременно подавляют величием. Тысячи узорных куполов гробниц образуют целые улицы, сверкая на солнце пустыни. Змеи ящерицы и скорпионы - единственные живые обитатели этого чудного города".
"Город мертвых" - так называют арабы обширное кладбище, окружающее мечеть Амра и уходящее далеко в пустыню от Каира...
Гранов что-то вычислял:
– Не менее
– Надеюсь, я не приношу вреда тем, что измеряю черепа. Зато пользу принесу. Уже сейчас могу сказать твердо, что разница, к примеру, между северянином и египтянином при всем внешнем контрасте призрачна. И тот и другой - человек, и никакие рассуждения о неравенстве рас не имеют права на существование. А культура? Разное лишь представление о том, как мир неземной связан с их плотью. Ну что же, это нажитое богатство, связанное с условиями природными и, конечно, экономическими, политическими. В некоторых деревнях существует много поверий. Например, покойника обряжают в нецелое, чтоб "там" он был в целом, кладут разбитый кувшин, чтобы "там" он был неразбитым. Это языческое представление о вывернутом, изнаночном мире. В колыбельных песнях нашего Севера часто зовут смерть, чтобы она забрала младенца... и это означает жизнь. Как бы обманывают смерть.
– Не понимаю.
– Я тоже не понимаю всех этих представлений, но так и поют:
Баю, баю, баю, бай!
Попадешь ты прямо в рай,
А в раю больших не любят,
Там все маленькие...
– Александр Васильевич, извините за дурацкий вопрос: зачем мы живем?
– Полагаю, что для возвышения души нашей, для возвышения всего человечества.
– "Надеждой сладостной младенчески дыша", - начал читать Гранов,
Когда бы верил я, что некогда душа,
От тленья убежав, уносит мысли вечны,
И радость, и любовь в пучины бесконечны...
– Не верите?
– А помните, Пьер у Толстого теряется в вопросах, зачем один богат, а другой беден, почему одного казнили, а потом казнили его судей, почему он несчастлив, где правда, где добро и зло? Ответ был лишь один: умрешь - и все кончится. Но это ничего не решало. Я признаюсь вам. Порой я мчусь в дальние края, хочу все увидеть, вдыхаю ветер, море, влюбляюсь, счастлив. Но часто, особенно на родине, сидя в одиночестве, впадаю в жуткое уныние. Мне совершенно непонятно, зачем я живу, к чему все. И такое отчаяние! Когда вот с вами, вроде бы все на месте.
– Наверно, это вопросы не нашей компетенции. Тот же Толстой писал, что когда он переставал спрашивать, а действовал в совместном труде с людьми, то вопросы исчезали сами собой. Но нам пора возвращаться. Завтра поедем к сфинксу и все выясним, - весело закончил Елисеев.
С зарей они на белых осликах отправились к знаменитым пирамидам Гизеха. Святых животных подгоняли арабские мальчуганы, по дороге играя с ними. Красивый гизехский дворец, расположенный в огромном парке, остался позади.