Пусть дерутся другие
Шрифт:
С президентом.
***
Я впервые попал на сцену большого конференц-зала и обескураженно вертел головой по сторонам, морщась от обилия людей там, внизу, в креслах для зрителей.
— Смотри или под ноги, или вдаль, — опытно посоветовал сопровождавший меня распорядитель. — Когда сядешь за стол, тоже сконцентрируйся на дальней перспективе.
Каждый стул, за исключением президентского, имел на спинке приклеенную табличку с фамилией того или иного участника пресс-конференции. Удобно. Мне выпало сидеть вторым с краю, рядом с бесцветной женщиной в строгом костюме и
В ожидании появления главы государства все принялись усердно готовиться к предстоящему мероприятию, включая заранее разложенные планшеты с информацией. Включил и я, внутренне содрогаясь от своей неуместности среди всей этой высокой публики. Экран высветил всего два слова: «Сиди молча», сменившихся уточнением: «Напоминаю! Отвечать только после прочтения подсказки».
Зал перед нами пестрел глазками камер. Журналисты, представляющие ведущие издания Нанды и известные сетевые обозреватели вроде бы и вели себя тихо каждый по отдельности, но от всей этой братии в зале стоял низкий гул.
Появление президента с сопровождающим его секретарём вызвало аплодисменты.
— Прошу тишины, — потребовал секретарь громким, усиленным аудиоаппаратурой, голосом. — Пресс-конференция начинается.
Приглашённые медийщики не сразу выполнили просьбу. Усаживаясь, они ёрзали в креслах, возились с принесённой техникой. Впрочем, эта возня быстро закончилась и стало тихо, как на выступлении директора школы.
— Добрый день, — произнёс президент без капли волнения. — Сегодняшняя пресс-конференция будет посвящена довольно занимательной теме. Да, — продолжил он, обращаясь к кому-то конкретно в зале, — скандальной.
Среди журналистов прокатился смешок. Реприза, без сомнения, была запланированной и призывала к непринуждённой атмосфере в помещении.
Дальше говорил, в основном, секретарь. Начал он издалека — с войны и суровых будней, потом прошёлся по патриотизму, заставляющему пылать сердце любого истинного гражданина. Как журналисты не зевали от этой болтологии — не представляю. Скучно говорилось, без огонька.
Оттарабанив положенные лозунги, оратор понемногу перешёл на коварного врага, днём и ночью мечтающего попрать своими грязными сапогами демократические ценности и готового на любые злодеяния ради реализации коварных замыслов. Тут присутствующие оживились, почуяв переход к сути.
Президент, до этого отличавшийся немногословием, согласно качнул головой, подтверждая всеобщие догадки.
— Наши враги, не гнушаясь любыми подлостями, вознамерились перейти в наступление на информационном фронте, — секретарь ловко сменил интонацию, и его речь стала отрывистой, наступательной. — Они создали фильм, призванный извратить мировоззрение наших граждан отвратительнейшей ложью и дискредитировать саму сущность президентской власти, — в зале напряглись. — Его цель — обвинить руководство нашего государства в предательстве, в сокрытии важной информации и нарушении закона.
Приглашённые деликатно зашумели, выражая неодобрение чужим проискам.
Слово взял президент.
— Мы покажем вам этот фильм. Наша разведка смогла предупредить публикацию с грязными потоками лжи и мы, посовещавшись, предоставляем эту мерзость на ваш суд. В какой-то степени, у нас сегодня премьера, — вновь пошутил он. — Все вопросы зададите потом.
За минуту, потраченную на произнесение нескольких предложений, глава государства успел сделать многое: еле заметно ослабить галстук, слегка, без небрежности, откинуться на спинку стула, принять полурасслабленную позу, натянуть насмешливо-беззаботную гримасу на лицо.
Я видел происходящие метаморфозы краем глаза, стесняясь прилюдно вертеть головой, как потерявший маму ребёнок, но был впечатлён артистизмом этого человека.
— Приступим, господа.
Свет погас, оставив лишь дежурные светильники, за нашими спинами включился экран проектора. И понеслось...
К сожалению, повернуться к экрану я не решился, ограничившись прослушиванием.
Мой голос, голос Гленноу, голос неизвестного диктора, анализирующего сказанное в том злополучном интервью и выстраивающего логическую цепочку из разрозненных обрывков сведений так, что складывалось впечатление, будто президент лично наводил беспилотники на маяк Федерации.
Упомянули и поддельные имена, под которыми сидели в закрытой тюрьме мои товарищи по армейскому взводу, намекнули на перебор с секретностью и прямо указали на нарушение всех конвенций и договорённостей межгалактического союза независимых государств.
Псих на экране мелькнул пару раз, как свидетель моим воспоминаниям.
Про наркоту — ничего, как и про деятельность добровольческой бригады. Скорее всего, монтажёры или оставили материал для второй серии, или здесь, в Нанде постарались, убирая лишнее.
Когда фильм закончился и в зале включили свет, среди приглашённых царила немая сцена. Будучи, в подавляющей своей части, людьми неглупыми, они без труда опознали главного героя сюжета и теперь внимательно, с недоверием глядели на меня.
— Да. Это Виталис Самадаки, позывной «Маяк», — подтвердил секретарь. — Тот самый, с экрана. Рядовой Федерации, вступивший в ряды добровольческой бригады «Титан» и с честью защищавший нашу страну от вооружённой агрессии Розении. Он попал в плен и был вынужден нести всякую околесицу под угрозами пыток. Впоследствии господин Самадаки обрёл свободу при помощи нашей группы по обмену пленными и с участием дипломатического корпуса Федерации...
Какое же вопиющее, но убедительное враньё!
— Давайте отложим вопросы на потом, — человек президента, объяснив, кто я такой, с отработанной сноровкой перевёл внимание на себя. — У нас есть ещё кое-что.
Многие из присутствующих от любопытства подались вперёд. На двойную сенсацию они явно не рассчитывали.
Свет вновь погас, заработал экран, и я, забив на все протоколы, повернулся к экрану.
Показывали сержанта Бо. В форме, гладко выбритого, по обыкновению, поджарого.